– Что ты понял? – переспросил Здор, не поднимая глаз.
Горобиц вздохнул и потянулся за коньяком.
– Он понял, что такое гештальт, – сказал он неохотно. Ему не нравилось по сотне раз объяснять элементарные вещи – элементарные, разумеется, для него одного. – Есть такой метод распознавания своего второго «я», если подойти упрощенно.
– Это хорошо, – кивнул Здор, неизвестно что подразумевая, и раскрыл альбом наугад.
– Прошу, – Горобиц подтолкнул наполненные рюмки к друзьям. Мартемьянов рассеянно постучал ногтем по своей.
– Да, – изрек он задумчиво. – Вот если бы можно было так же, глядя в зеркало…
Горобиц развел руками.
– Увы! После того, как человек с малых лет фиксируется обществом и генами лишь на одной, относительно удобной для выживания позиции, и в то же время вытесняет все прочие качества – якобы не такие важные… после всего этого второе «я» становится штукой скользкой. Так что достижение целостности превращается в сомнительную затею. А ты говоришь – зеркало…
Мартемьянов дернул себя за колючий ус, словно пытаясь сорвать прикипевшую маску.
– Все равно жаль, – сказал он. – Ведь целая свинья спрятана! А человек, небось, не книжка с картинками. Самое обидное, что свое! кровное! носишь, можно сказать, в кармане! а попользоваться – извините. Шутка ли – половина личности под замком!
Горобиц тонко, как ему показалось, улыбнулся.
– Возьмусь предположить, что под замок никого с бухты-барахты не сажают. Что скрывать – и от гештальта мало проку. Конечно, мы многого не замечаем, не осознаем. Конечно, можно с помощью упражнений научиться различать вкус съеденного, обращать внимания на цветики-цветочки, ценить музыку… понять, что злишься напрасно и есть другой, неожиданный подход к проблеме… кому-то, возможно, удастся даже наладить капризную эрекцию… Но до полной гармонии далеко, как до звезд. И сама по себе гармония – под вопросом. Поминать Джекила и Хайда стало уже дурным тоном, но тем не менее…
– Тут вот что занятно, – перебил Горобица Здор, обращая к товарищам отечное лицо с выпуклыми блестящими глазами {он страдал базедовой болезнью}. – Третье измерение! Третье! Не какое-то четвертое или десятое, которых, может быть, вообще нет. Родное третье!
– Да, это впечатляет, – согласился Горобиц. – Если уж человек сумел упрятать третье измерение в двумерную картинку, то что говорить о Создателе! Откуда нам знать, какие-такие штуковины скрываются под личинами обычных предметов! – Горобиц описал рукой широкую дугу, намекая на домашнюю утварь. – Не выйдет, – вздохнул он сокрушенно. – Потому что мы сами – трехмерные. Так что обнаружить нечто посолиднее свиньи никогда не сможем. Четвертого измерения захотелось? Шиш!
Мартемьянов удрученно катал рюмку в ладонях. Он решил для себя, что со стороны Творца – полное паскудство даже