Эшлин пожала плечами:
– Короли выбирают, за что воевать. Да, я унаследую корону Мальгравов, прогляжу все глаза, читая свитки и карты, вытерплю бесконечные аудиенции и защищу династию Мальгравов на веки вечные. Однако никто меня не остановит, если мне вздумается отправиться на поиски драконов в окрестностях Незатопимой Гавани. Между прочим, тот черный рогач великолепно продемонстрировал превосходную функциональность костных тканей у особей этой породы.
– Да, ты изменилась, – улыбнулся Бершад. – Но не полностью.
– И ты тоже. – Она оглядела покои и добавила: – Кстати, о костях. Можно мне взглянуть?
Очевидно, Эшлин тоже хотела потянуть время.
– Взглянуть на что?
– На то, что ты принес с собой. Не притворяйся, я же знаю.
Чуть помедлив, Бершад подошел к креслу, куда Роуэн положил переметную суму, вытащил из нее кинжал из драконьего клыка и протянул Эшлин. Она взвесила кинжал в руке, провела пальцем по лезвию.
– Какой породы был дракон? – спросила она, не отрывая взгляда от клинка.
– Серокрылый кочевник, самка. Я завалил дракониху в окрестностях Зеленошпора.
– Ох, сочувствую, Сайлас. Тебе же кочевники нравятся больше всего.
До того как Сайлас стал прославленным драконьером, он любил драконов не меньше Эшлин. Увы, об этом пришлось забыть, иначе было не выжить.
– Да, это был великолепный экземпляр, – прошептал он.
Эшлин печально поглядела на него:
– А как тебе удалось сохранить клык?
Бершад замялся. По правде говоря, дракониха прокусила ему живот, а клык застрял в кишках. Роуэн извлек клык, швырнул в переметную суму и заткнул рану спартанийским мхом, что спасло жизнь Бершаду. О клыке забыли и лишь неделю спустя обнаружили, что он не сгнил.
Однако если рассказать об этом Эшлин, то придется признаваться и во всем остальном. Бершад к этому был не готов.
– С большим трудом, – сказал он. – Зато теперь его невозможно повредить. Видишь, на лезвии нет ни единой зарубки или отметины.
Эшлин кивнула, понимая, что расспрашивать дальше бесполезно.
– Зато на тебе отметин много, – сказала она, рассматривая шрамы под расстегнутой рубахой.
– Ага.
Когда Бершаду было шестнадцать, он целую неделю провел без сна на подоконнике своих покоев в замке, раздумывая, стоит ли взбираться в опочивальню Эшлин.
На этот раз он не испытывал ни малейшей неуверенности.
Он подошел к Эшлин и поцеловал ее. Провел ладонями по щекам, по черным кудрям, ниспадавшим до бедер. Он целовал ее сотни раз. Тысячи. Но четырнадцать зим и четырнадцать лет не вытравили знакомый вкус ее губ. У Бершада задрожали руки.
Разомкнув объятья, Эшлин кончиками пальцев погладила шрамы под расстегнутой рубахой Бершада.
– Даже не верится, что ты жив, – прошептала Эшлин. – Не верится, что этот жестокий мир позволит мне снова обнять тебя. Я так соскучилась… – Она поцеловала его