Режиссёр. Бестселлер МГО СПР. С. Е. Ковалёв

не хочешь, но после занятий нас строем отправляли в театры, концертные залы и музеи старинного Львова, поражавшего наше воображение удивительной красотой архитектуры, скверов, парков и улиц, мощёных булыжником. Посещение учреждений культуры для нас большей частью было бесплатным, и я называл такие культпоходы «через насилие к культуре», с благодарностью понимая, что для многих из нас такого прекрасного шанса приобщения к прекрасному может и не быть на офицерском поприще. Это были и многочисленные музеи, и различные театры, и цирк, и концертные площадки, и кинотеатры, и мой любимый органный зал.

      Не всем, увы, курсантам нравилось такое «принуждение». Ведь не все мои сверстники стремились к глубоким знаниям и отличным оценкам, а красота, по их мнению, в своей основе порочна. И что уж тут говорить о красотах города, в котором удовольствий и развлечений было множество. Только бы вырваться в увольнение.

      Однажды нам предстояло сдать сложный экзамен по философии. Мало того, что сам предмет был весьма объёмным и надо было запомнить множество исторических фактов, примеров, высказываний и имён великих мудрецов, так надо было ещё и уметь рассуждать. Мало того, что преподаватель попался нам настоящий любитель и знаток философии, так и прозвище у него было какое-то пугающе звериное – «Волкодав».

      Как всегда, перед сдачей экзаменов, свет в ленинской комнате в эту ночь горел до утра. На столах в полумраке шуршали конспектами три основные категории курсантов: обречённые отличники, явные завистники из числа троечников и безнадёжные трусы из числа двоечников. А те, кого мы называли «пофигистами», мирно спали или гуляли в самоволках по Стрийскому парку города с романтическими барышнями и пудрили им голову поэзией, звёздами и несбыточными обещаниями.

      Когда утром прозвучала команда «подъём», все выскочили из своих коек без уговоров – впереди был ответственный экзамен по философии. И тут я заметил, что один из курсантов с прозвищем «Петруха» после ночного романтического возвращения в казарму оказался в розовых женских трусах. Видимо в темноте он что-то перепутал. В казарме тут же поднялся саркастический смех и дикое ржание. Сам виновник после бурной ночи не сразу сообразил в чём дело, протирая сонные глаза. Весь розовый от стыда, как и его розовые трусы, он, прыгая на одной ноге, старался как можно быстрее надеть штаны, потому что свои казённые трусы он оставил на свидании, в чём никто не сомневался. В конце концов, он запутался и свалился в одном сапоге всем на радость между коек, вызывая очередную порцию казарменного гогота и смеха.

      Тем не менее Петруха мужественно держался. Он одновременно боролся с насмешками и явным недосыпанием. Похоже, его ночь в самоволке была романтически бурной, но его, как и всех нас, ждал впереди страшный экзамен по философии. Судя по его измученному лицу и потухшим глазам, ему явно было не до экзамена.

      Подойдя ко мне,