Она отключила телефон, а я подумала, что скоро чокнусь с такой сиделкой. Она была слишком громкая, слишком безапелляционная, и её было катастрофически много в моём приватном пространстве. Хотя неделя это ведь не так долго. Может и не чокнусь, особенно учитывая, что практически ничего не чувствую.
Запись тридцатая. Вновь владеть своим телом и полностью ощущать его после долгого перерыва необычайно приятно.
Предчувствия насчет сиделки меня не обманули. Лариса Ивановна, как величал её Димка, заполонила всё. Она постоянно меня вертела, перекладывала с места на место, осматривала, делала массаж, втирала в кожу какие-то едко пахнущие масла и препараты, протирала и закапывала мне что-то в глаза. Кота она ко мне не допускала.
Полностью расслаблялась я только с Димкой. Когда сиделка уходила спать, а он молча сидел рядом со мной и гладил меня по волосам. В моменты своего дежурства Димка позволял прорваться в спальню Коту, и тот укладывался мне на ноги, поскольку с моей груди Димка его гнал.
Если сиделка замечала Кота, то Димка выслушивал длительную нотацию, что это недопустимо позволять животным находиться в одном помещении с пациентами, что это источник заразы и прочая и прочая, но это было редко. Мой умный котик научился прятаться и вместе с Димой незаметно выходить из спальни. Кстати, Кот к моему удивлению на сиделку абсолютно не злился, не иначе как Димка сумел ему объяснить, что она помогает мне, и ее присутствие необходимо.
Лариса Ивановна умудрилась даже Вадика построить, он приезжал к нам по несколько раз в день, или не доверяя покупки своим сотрудникам или имея прямое указание босса делать это лично.
Но вот что меня порадовало во всей этой ситуации, что сиделка не подпустила ко мне маму. Позвонив, видимо, по своему обыкновению Димке, мама узнала, что я больна и прибежала с пакетами какой-то еды, бульонами и кашами.
До сих пор с содроганием вспоминаю, как она чуть ли не насильно кормила меня в детстве. Но отдать ей должное, возможно, именно это помогло мне вырасти здоровой.
Итак, как только она увидела меня неподвижно и практически бессознательно лежащую на кровати, она кинулась мне на грудь и стала рыдать так, будто уже оплакивает труп.
Лариса рявкнула, что такие эмоции вредят пациенту и попросила Димку её увести. Тот увёл её на кухню слушать её причитания и рассказы, как тяжело она меня выхаживала и какой болезненной девочкой я была.
Через некоторое время, когда Димке наконец удалось её успокоить, она сделала попытку прорваться, чтобы накормить меня каким-то протёртым чудо-пюре из чуть припущенной телячьей печени, в которой полно гемоглобина, она, мол, будет вкладывать мне ложечкой, и я наверняка сумею лишь глотать.
В ответ на это Лариса ей заявила, что у неё есть чёткие указания врачей и никакие пюре в них не входят, поэтому ничего вкладывать ложкой она ей не даст.
Я впервые порадовалась, что сиделка рядом. Димка бы точно не смог противостоять напору моей мамы, и в меня бы уже что-то закладывали