Я согласилась. Закуска хорошая, коньяк ещё лучше, расслабиться хочется, почему бы и не позволить себе.
Мы выпили, и босс спросил:
– Слушай, Игорь с тобой всегда такой?
– Частенько. Любое замечание, и начинается истерика. И чем больше пытаться остановить, тем хуже. Лучше всего молча выслушать, а вот когда успокоится, объяснить, что вёл себя плохо.
– Так с самого начала было?
– Сначала было лучше, на мои замечания он реагировал более адекватно. А сейчас… сейчас он нашёл метод противодействия – истерики. Я сделала замечание – истерика, не выслушала – истерика, я не пожалела, она же. Как же я от них устаю.
– Он добивается твоего внимания и твоей любви. Давай, кстати, за любовь выпьем.
– Давай. Наливай. Только вообще, в принципе за любовь, поскольку никакой любви к Игорю у меня нет.
Мы выпили за любовь в принципе, и босс спросил меня:
– Вот как так-то? Ты возишься с ним, столько всего делаешь и без любви?
– Ага, – кивнула я, почувствовав, что начала пьянеть. – Жалость есть, а вот любви никакой. Я устаю от него, и он меня раздражает. Оксана эта, тьютор его, всё мне высказывать пытается, мол, проявляйте и демонстрируйте ему больше любви, он очень ее ждёт. Всё мне подчеркивает: посмотрите на это, и вот на это, это он для Вас сделал, Вы не представляете как он старался, а я смотрю, киваю и улыбаюсь через силу, внутренне желая лишь одного: вообще никогда его не видеть ни с его поделками, ни без.
– И как ты со всем этим справляешься?
– Как в детстве, я выживаю рядом с ним, демонстрируя то, что от меня ждут. Я как на войне. Поэтому так и устала. Кстати, он это чувствует… Поэтому такой напор и идёт. Если бы я научилась его любить, то и ему бы легче стало, и мне. Но нет там у меня к нему любви, – я постучала себя по груди, – нет. И взять её неоткуда. И стерва эта, его мать, не объявляется…
– Хочешь объявлю в розыск? Найдём, квартиру ей купишь и содержание назначишь, будет с сыном жить как миленькая.
– Босс, если бы всё так просто было… она как старуха из золотой рыбки будет себя вести, потому что дыра у неё в душе и залатать она её не хочет. И пока не залатает, бесполезно что-то для неё делать. Поэтому выход один: ждать.
– А ты не хочешь попробовать понять, почему никаких чувств у тебя к нему нет?
– Почему никаких? Я презираю его, босс. Вот смотрю на него и чувствую презрение смешанное с жалостью и ничего больше… и все эти вырезанные открытки, нарисованные цветочки это такой бред… и выученные четыре строчки стихов… это ужасно. Это в пять лет в детском саду этим восхититься можно, но не в двенадцать же. Эта Сонина планида восхищаться этой дребеденью, поскольку она его мать и должна чувствовать с каким трудом ему это всё даётся. А у меня эти усилия вызывают лишь иронию и сарказм.
– А если бы на его месте оказалась ты сама?
– Я бы презирала себя и постаралась сдохнуть. Я и на своём-то месте этого хотела. Сейчас