Солнце плывёт в океане.
В городе Понта-Дельгада,
Там, где сегодня пишу я,
Плющ донжуаном зелёным
Одолевает балконы.
Трели выводит цикада,
Улицы лезут по склонам,
Явственен в уличном шуме
Цокот медлительный конный.
Спят под лесами вулканы,
Как беспокойные дети.
Подняли жёсткие канны
Красные свечи соцветий.
Ах, это всё существует
Вот уже восемь столетий –
Юбки метут мостовую,
Трогает жалюзи ветер.
Если опять я устану
От ежедневной погони,
Сон мне приснится знакомый –
Ночи короткой награда:
Хлопают чёрные ставни,
Цокают звонкие кони
В городе Понта-Дельгада,
В городе Понта-Дельгада.
Пётр Третий
Немецкий принц, доставленный в Россию,
Где груб народ, напитки и закуски,
В солдатики играл, читал Расина,
И не учился говорить по-русски.
Всё делавший без толку и некстати,
Казался слабоумным он и хилым.
В своём дворце убогом в Петерштадте,
В алькове под тяжёлым балдахином,
Он пробуждался, страхами измучен,
И слушал, как часы негромко били,
И озирался на окно, где тучи
На родину неторопливо плыли.
Холодный ветер приносил с востока
Рассветных красок розовые перья.
Вздыхая о Германии далёкой,
Дежурный офицер дремал за дверью.
Болезненный, худой, одутловатый,
Под барабаны, что играли зорю,
Принц одевался, плечики из ваты
Топорщились на набивном камзоле.
И в зеркало балтийской светлой ночью
Смотрелся над шандалом трехсвечевым.
Мечтал ли он, голштинец худосочный,
Об облике ужасном Пугачёва?
Родина
Забытые ударят годы,
Как одноклассник по плечу.
Воспитанник сырой погоды,
Я о другой не хлопочу.
Закутанный в дожди и холод
Фасад петровского дворца
Стал для меня ещё со школы
Привычным, как лицо отца.
Над городом, войной разбитым,
Светлело небо по ночам.
Он был мне каждодневным бытом,
И я его не замечал.
Атланты, каменные братья,
И кони чёрного литья –
Без них не мог существовать я,
Как без еды или питья
Не существуют. Мне казалось,
Что всадник с поднятой рукой,
Музеев чопорные залы,
Мост, разведённый над рекой,
И шпиль, мерцающий за шторой –
Домашней обстановки часть, –
Простые вещи, без которых
Прожить немыслимо и час.
Батюшков
Не пошли, Господь, грозу мне
Тридцать лет прожить в тоске,
Словно Батюшков безумный,
Поселившийся