Я посмотрел на Него, сидящего нахально не на скамье, как добрые люди, а на столе, постукивая ногами о сиденье лавки, и подумал, спросить Его о том, что здесь случилось, когда ещё Арик сможет говорить… Но Он сам услышал мои мысли и ответил:
– Аяя ушла от Ария к Орсегу, – сказал Он, в шесть слов объяснив всё.
– Лжёшь снова, – сказал я.
– Не веришь? – засмеялся Диавол. – Зря. Как проспится, сам спроси его. Токмо она ещё до Орсега не добралась, так что свободна вполне, ежли пожелаешь… отнесу тебя сей же час к ней. Ты ей муж, она тебя любит, поведает, в какой ад Арий превратил их жизнь в эти годы. Отнести? Тогда Орсег останется несолоно хлебавши. А ты решишь, кого тебе жалеть и чью сторону принять, жены, али брата…
– Убирайся, всё лжёшь, как всегда, – прорычал я негромко.
Признаться очень хотелось принять Его предложение, и только положение Арика на грани смерти и остановило меня. Ведь сюда я ехал как раз увидеть Аяю, по ней тосковал все эти безрадостные годы. Я так давно отлучён от неё, так давно не живу, я, будто пережидаю. Так может быть, я дождался?..
Нет, не думать об этом теперь…
Я улетела из нашей с Огнем долины на том самом несчастном самолёте, который некогда построился для меня в деревне возле дворца Басыр, где меня держали пленницей. Безумие ночи грозило перерасти в ещё большее безумие дня, и я вдруг почувствовав себя переполненной до краёв горечью, понимая, что дальше моя любовь превратиться в ненависть и отвращение, как превратилась его.
Как вино переходит в уксус, так перестояла наша любовь…
И надо было оторваться от этого сосуда, иначе не миновать отравления. Вот потому я быстро и как настоящая воровка, собралась, взяв несколько мешочков с золотом и серебром с собой, пару платьев и несколько плащей, я вышла из дома и поспешила на скалу, где, укрытый сосновыми лапами стоял самолёт. Все наши самолёты был водружены нами на окрестные скалы, чтобы легче и быстрее было улетать. Вот я и улетела.
Я спешила, боясь, что он проснётся, чуткий как всегда, и ринется за мной. Что он сделает тогда? Убьёт, задушит меня? Что ещё он может мне сделать больше, чем сделал уже? За что, Огник, за что? Почему твоя нежность и теплота превратились в этот едкий яд, почему ты, кто не давал даже холодному ветру обидеть меня, вдруг сам стал злобным смерчем, изломавшим и выхолодившим меня всю?..
Опять слёзы душили меня, они текли теперь по лицу, сдуваемые ветром, потому что я взмыла на самолёте сразу быстро, быстрее, чем положено, и едва не завихрилась во встречном ветре, неправильно пойманном в крылья. Моё сердце рвалось назад, потому что оно полно, полно им, моим милым, как я сама вся полна им до самых краёв по-прежнему, как всегда. И мил он и желанен мне, быть может, ещё больше, чем всегда, вот такой, безумный, жаркий и злой. Даже такой. Но я знала, что если останусь хоть на миг, хотя бы до утра, всё это в моём сердце обуглится, потому что теперь горит на самой высоте накала. Надо было уйти, расстаться теперь не ради себя, не ради того, чтобы не плакать больше от несправедливой обиды, но потому