– Ах, ты… – Изловчившись, парень вынимает бедную птицу.
Ульрик держит ее двумя руками: крепко-крепко. Поворачивается к цыганке. В руках у той короткий топорик с острым лезвием. Она берет птицу за горло и, не обращая внимания на ее попытки кричать и сопротивляться, придавливает ее к столу, и… хрясь!
Мы замираем.
Голова желны откатывается в сторону и падает со стола.
А тело еще продолжает дергаться.
Мы стоим, словно истуканы, и, не дыша, наблюдаем за тем, как кровь медленно и толчками заливает стол. Едва тельце пернатой жертвы перестает шевелиться, цыганка ловко наполняет ее кровью глиняный сосуд, стоящий на столе, и отбрасывает тушку в сторону, словно ненужную тряпку.
– Господи спаси… – Шепчет Ульрик.
Я вижу птичью башку на полу. Мощный длинный серо-белый клюв, красная «шапочка» на макушке и выпученные белые глазенки. Ужас…
– Всем молчать, – приказывает Анна. – Господь тут ни при чем.
Она зажигает свечи, ссыпает в сосуд землю с могилы Эллы, тщательно перемешивает деревянной палочкой, добавляет из какого-то стеклянного сосуда голубоватую жидкость, снова перемешивает, а затем… давясь, пьет.
Фу-у-у…
Глядя, как цыганка борется с тошнотой, я делаю шаг назад. Меня пошатывает от ужаса, ноги становятся ватными. Я вижу, как сереет лицо Улле, как тени от свечей носятся под потолком, как сгущается тьма, а затем… рука Бьорна ложится на мое плечо, и он не дает мне упасть.
«Я тут, я с тобой», – говорят его глаза.
И мне становится легче дышать.
Но в комнате теперь не только мы. Анна садится на стул и, закрыв глаза, начинает медленно расчесывать свои волосы расческой Эллы и что-то тихо шепчет, шепчет, шепчет.
Глава 11
– Анна, вам плохо? – Улле наклоняется к женщине.
– Стой, дурень! – Бьорн прихватывает его за ткань рубашки на спине и резко дергает.
Парня отбрасывает назад, словно тряпичную куклу.
– Эй, полегче! – С возмущением восклицает Улле.
Хельвин бесцеремонно затыкает ему рот своей ладонью:
– Заткнись. – Шепчет он. – Если ты помешаешь ритуалу, дух Эллы может найти прибежище в теле Анны. Лучше прикуси свой язык и не встревай.
Цыганка икает и с трудом подавляет рвотный рефлекс. Черная жижа из земли и крови сползает с ее губы по подбородку, глаза темнеют. Теперь она, молча, раскачивается, прижав расческу к груди.
– М-м-м…. м-м-м…
– И что дальше? – Не выдерживает Ульрик.
И тут тело Анны начинает сотрясаться в конвульсиях: она дергается так, будто ее вот-вот вырвет, отбрасывает расческу на пол и с силой вцепляется в ручки кресла. С ее губ срывается тихое рычание, затем тарабарщина на цыганском, а потом женщина резко замирает и низким голосом выкрикивает:
– Приказываю тебе! – Вбирает в грудь воздуха. – Приказываю – явись!
– Пойду-ка я отсюда, – бормочет Улле, пятясь назад, когда ее глаза вдруг начинают закатываться за веки.
Пламя