И, не дожидаясь ответа, он взмыл над костром. Дохнуло жаром, Егор покрепче обхватил Полкана за крепкий торс, а неразлучный Курдыш обнял Егора за шею мягкими лапами.
– Ну как, весело? – спросил Курдыш.
Некто со змеиным телом и с крыльями летучей мыши пролетел рядом, и Егор увидел на спине его Машу. Она была та же и не та. Полудевчонка, получертовка, с распущенными волосами, раскрасневшаяся, хохочущая. Она махнула рукой Егору и взмыла высоко в воздух.
– Это вот Кродо, – пояснял между тем Курдыш, меховым воротником обхвативший шею. – А вот и сам Ярило. А это Леда, чрезвычайно воинственная, чрезвычайно… А вон и Ладо, такая уж, такая…
И Курдыш сладко причмокнул языком.
– А эти сорванцы – ее дети. Леля-Малина, Дидо-Калина, а тот, что постарше, – Полеля. А вот тот, с четырьмя головами, – Световид, добрый вояка. Те вон, лохматые да страховидные, – Волоты, на любого страху напустят. Все собрались здесь, все уцелевшие. Сейчас только в тайге и можно скрыться от людей. Да и то, надолго ли?
– Навсегда! – сказал Егор и в азарте ударил пятками по бокам Полкана.
Тот взвился на дыбы, скакнул выше прежнего, и Егор невольно разжал руки и оторвался от его спины.
– Не бойся, – успел шепнуть Курдыш, – лети сам.
И Егор почувствовал, что не падает, а продолжает лететь по кругу, словно земля перестала его притягивать. Его снова окружили лешие, закружили, залопотали.
– Ну что, Егорушка, доброе винцо у нас? – прокричал в ухо подлетевший Лицедей. – Весело ли тебе?
– Катись ты! – крикнул, засмеявшись, Егор.
Ему хотелось хохотать и кувыркаться в воздухе от легкости, наполнившей его тело. Ему хотелось обнимать всех этих уродцев, сплетать с ними хороводы, горланить песни без слов, пролетать сквозь пламя костра и пить сладкий обжигающий сок, выжатый из голубых цветов.
И он закричал незнакомым голосом.
– Эх, ночка-ноченька заветная!
Увидел он и старого знакомого – Дёйбу-нгуо. Сидел тот у костра, поджав ноги, окруженный кольцом волков, и напевал что-то, прикрыв глаза, и волки вторили ему тихим воем. И еще он увидел древних богов этой земли – душу тайги и тундры, приземистых, могучих, с лицами, блестящими от медвежьего жира, рука об руку пляшущих со славянскими богами и славящих изобилие, вечность и неистребимость жизни.
Только Дейба-нгуо, бог-Сирота, сидел один и ни в ком не нуждался. Он предвидел конец вечного, истребление неистребимого, иссякание изобилия и оплакивал это в своей песне.
И пил сок Егор из больших и малых рогов, пил со Стрибогом, и с Даждьбогом пил, и Ладо целовала его, и Леля-Малина играл для него на свирели.
– Эй! – кричал во весь голос Егор. – Эй вы, тупиковые ветви эволюции! Я занесу всех вас в Красную книгу! Слышите?! Отныне вас никто не тронет! Живите, как хотите!
И смеялись лешие в ответ, взбрыкивал копытами Полкан, и русалки на лету щекотали