Да, в нашей новой жизни не было ни капли ревности. И вот она вернулась, она снова подняла во мне свою зелёную змеиную голову…
– Ты ещё любишь его?
– Люблю и что? И не ещё, а просто… То любовь совсем другая, Ар.
– Какая другая?! Что ты мне… голову морочишь! Он твой муж! – вскричал я, беснуясь.
– А ты кто тогда, дурак?! – закричала и Аяя тоже.
– Я кто?! А я – дурак! Дурак и есть! Олух чёртов!
– Тьфу! – разозлившись, Аяя кинулась к двери. – Надо же, взбесился на пустом месте, знала бы…
Она хлопнула дверью, а дверь-то рассохлась, поменять пора… подумалось мне, когда я снова опустился на лавку в пустой горнице. Не могу, не могу даже думать о том, что они женаты. Они до сих пор женаты… И навечно это, как разомкнуть брак предвечных? Обычных людей Смерть разводит, что разведёт их? Именно потому меня так и злило это обстоятельство, что с ним ничего нельзя было поделать…
Я вышел из дому, Аяи не было на дворе, куда и унесло?.. посмотрел вниз, на озеро, выкупаться, может быть? Может, схлынет дурная злость?..
Я так и сделал, я долго нырял и плавал, всё время оглядываясь на дом и сад, надеясь различить среди стволов или на дворе её фигурку в синем платье. Я долго плавал, устал и соскучился, выбрался на берег, обсыхая. Напиться бы немедля вусмерть, как делал и забыл уже когда. Так и вина у нас нет, ни зелёного, никакого, мы не делали, потому что виноград не рос у нас здесь, а внизу в деревнях и городах, люди тоже не были привычны к питию, больше увлекались какими-то иными дурманами, у которых у меня получалось только глубокое и тяжкое забытьё и никакого удовольствия, иное дело – опьянение, пусть и ненадолго, но веселит, отпускает всякую тревогу и назолу, всякий непокой… после, правда, ещё хуже становится, но пока действует… Совсем я забыл о пьянстве, однако, надо же…
Но её всё не было. Вот куда подевалась? А что если полетела на него поглядеть, на Эрика?..
Да как? Далеко и не знает она, где он…
А если знает?!.. Если знает? Вот я чувствую его и она так же?..
И что, все эти годы не летала, а теперь полетела?
А может, все годы и летала?..
Да неужели я не почуял бы?
Что ты почуять можешь?! Ничего и не чуял, а она, может из жалости одной с тобой, с изгнанником, а теперь…
Какая жалость?! Калека, что ли, я?
Так похуже калеки – проклятый изгнанник! И она знает, что всё бросил ради неё. Всё ради неё… Потому и жалеет. А любит его!..
Почти весь день я прождал её, не в силах думать ни о чём, ни о том, что затевает Князь Тьмы с моей помощью, ни о том, что сговорился с Эриком замыслу тёмному помешать, ни о том, что надо бы всё же заявить Ему о том, что я свободен, и пусть даже не думает больше препятствовать мне в моей жизни, хоть в чём-нибудь, я не мог думать ни о чём, кроме этого спора внутри меня, что становился всё безумнее и глупее.
Стало смеркаться, я знаю, что в этих горах с ней ничего не случиться, даже, если она вдруг окажется ранена, пришлёт вестника, сообщит, такое уж бывало, и ногу подворачивала,