Одна – высокая широкоплечая фигура его нового командира. Все меры были в отличной форме, но Седар выгодно отличался даже от них. Возможно, поэтому он и стал главным, Оуден пока не разобрался, как тут лидера выбирают. Его в любом случае больше интересовала спутница Седара.
Лаирда. Конечно, она – и вместе с тем, не она. Не такая Лаирда, какой она обычно была в реальности и в его мечтах. У женщины, которая вышла в коридор, не было холодной гордости царицы. Она раскраснелась, торопливо поправляя смятое платье, растерявшее часть блесток. Ее косметика размазалась, волосы были взлохмачены. Лаирда выглядела потрепанной… использованной. Да почему только выглядела? Она и была такой. Обостренные мутацией чувства Оудена безжалостно подмечали все: ее блестящий взгляд, отпечатки когтистых рук на ее светлой коже, запах, исходящий от нее… Она пришла сюда за тем же, за чем приходят остальные женщины.
А главное, это было ей не в новинку. Она чувствовала себя на этаже меров, как дома, и Седар по-хозяйски обнимал ее за талию. Она принадлежала ему! И принадлежала уже давно.
Вот, значит, как… Не было никакой гордой богини. Все это Оуден придумал сам. Она отвергла его не потому, что ждала настоящей любви – ничего личного вообще! Просто от лидера меров она могла получить куда больше, чем от врача.
Оуден не знал, что сказать им. Должен был что-то сказать, а слов не было, и он просто застыл на месте, как дурак. Но они и не ждали от него слов. Лаирда и Седар прошли мимо него, смеясь, мер провожал свою любовницу обратно в квартал людей. Лаирда скользнула по Оудену равнодушным взглядом, и узнавания в этом взгляде не было. Возможно, в темноте она и правда не узнала… А может, он был недостаточно важен, чтобы его помнить. Сколько их у нее было вообще – отвергнутых поклонников? Безликие рыбы по сравнению с ее истинным господином!
Это его не касалось. Оуден снова и снова повторял себе, что не имел никаких прав на нее. Любовь ничего не дает, она не позволяет обладать! Лаирда никогда ничего не обещала ему, да он и не собирался преследовать ее. Но все же… Ему было легче, когда ее образ, пусть даже придуманный им, стоял на пьедестале. Ему хотелось любить ее и дальше, болезненно и безответно, потому что это сохраняло в нем связь с человеком, которым он был когда-то.
Но теперь связующая нить разорвалась. Как бы он ни старался, он уже не смог бы забыть. Когда он пытался представить себе божественную девушку, поющую в луче белого света, память нещадно подбрасывала ему образ покрасневшей, одергивающей подол платья девицы с блестящим влажным взглядом. Ее любить он уже не мог…
Человек, которым он когда-то был, сделал еще один шаг во тьму.
Они все знали, что это будет странная посадка. Не жесткая, а именно странная, потому что никто толком не мог предсказать, как она пройдет.
Киган вообще несколько дней ходил по «Северной короне» и вопил,