Самое большое потрясение она испытала, когда Мефодий был еще ребенком. Тогда его сильно напугала собака. Это была глупая овчарка, которая обожала молча, даже без рычания, бросаться на людей и, не кусая, сшибать их лапами. На некоторое время овчарка нависала над человеком, сея ужас и наслаждаясь произведенным эффектом, а после убегала. Однако трехлетний Мефодий этого не знал. В его представлении пес напал всерьез. Растерявшаяся Зозо даже не услышала, как Мефодий закричал. Она только поняла, что ее сын крикнул и впился в собаку взглядом. Овчарка добежала до Мефодия, сбила его с ног, а затем вдруг сама с какой-то нелепой комичностью опрокинулась на бок да так и осталась лежать, с ниткой слюны, поблескивающей на клыках. Как потом говорили во дворе, у овчарки неожиданно случился разрыв сердца.
Зозо после долго не могла прийти в себя. Она не в состоянии была забыть темное пламя, вспыхнувшее на миг в глазах у сына. Это было нечто, что невозможно описать, чему не подходят банальные слова, вроде «свечение», «языки пламени», «огненные струи» и так далее. Просто в зрачке появилось нечто, о чем даже она, мать, не могла вспоминать без содрогания.
Но в конце концов Зозо выбросила все из головы. На свое счастье, она была особой легкомысленной. Она постоянно пыталась устроить свою личную жизнь, и это отнимало у нее все время и все силы. Мефодий знал только, что вначале был папа Игорь. Потом жизнь скатала папу Игоря в коврик и куда-то его утащила. Теперь он появлялся раз в два-три года, лысеющий, побитый молью и судьбой, приносил букетик в три гвоздики жене и китайский пистолет сыну и хвалился, что у него все хорошо. Новая жена и фирма, занимающаяся ремонтом стиральных машин. Однако Эдя Хаврон, все про всех знавший, утверждал, что дела у папы Игоря идут не блестяще и ремонтом стиральных машин занимается не его фирма, а он сам. Иногда же Эдя Хаврон клеймил господина Буслаева-старшего нехорошим словом «пэ-бэ-о-юл недоделанный».
После папы Игоря в судьбе Зозо и Мефодия были дядя Леша, дядя Толя и дядя Иннокентий Маркович. Дядя Иннокентий Маркович задержался надолго, почти на два года, и доставал Мефодия своими придирками. Заставлял вешать брюки по стрелочке, самого стирать носки и называть его по имени-отчеству. Потом дядя Маркович куда-то испарился, а остальных дядей Мефодий уже не запоминал, чтобы сильно не перегружать свою юную память.
«Забьешь клетки башки всякой ерундой, а потом на уроки места не хватит!» – рассуждал он.
Зозо Буслаева почесала лоб. Она смутно ощущала, что случившееся нельзя оставлять так просто. То, что Мефодий залез в кошелек к Эде, крайне серьезно. Она, как мать и как женщина, должна теперь замутить что-нибудь педагогическое в духе того, что завещал мудрый Макаренко. Наказать, что ли, или, во всяком случае, быть строгой. Вот только беда, Зозо не совсем представляла, как это быть строгой. Она и сама по жизни была разгильдяйкой.
– Гм…