– Как египетские пирамиды? – спросил Соловей О.Разбойник. Он, хоть и отлично играл в драконбол, путешествовал мало, а в прежние годы и вовсе безвылазно сидел в родной Мордовии, подкарауливая в лесах мимохожих-мимоезжих.
Ягге поморщилась:
– Египетские пирамиды в сравнении с Храмом Вечного Ристалища – это так, больная фантазия на тему вертикального гробика… Ты идешь еще несколько часов – а Храм все не приближается – или приближается так постепенно, что ты этого не замечаешь. А потом вдруг – не менее внезапно – ты вдруг оказываешься рядом. Двери храма всегда распахнуты. Ты можешь подойти совсем близко и увидеть пол – черные и белые мраморные квадраты. С другой стороны видна еще дверь, она чуть приоткрыта, но не настолько, чтобы можно было увидеть, что за ней. А искушение велико. Тебя охватывает уверенность, что там, с другой стороны, лежит что-то безумно важное, нечто такое, перед чем тускнеют все наличествующие и утраченные артефакты… Нечто такое, ради чего те, кто жили до мрака и света, те, для кого магия была естественна как дыхание, и построили этот колоссальный Храм.
– А нельзя просто подойти и заглянуть? Или использовать удаленное зрение? – спросила Медузия.
Спицы в руках у Ягге описали укоризненный полукруг.
– Медузия, дорогая, хоть, это и случилось безумно давно, но я уже тогда была далеко не наивная девочка и знала о магии достаточно. Какие только варианты я не перепробовала! Телепортация, полет, все виды зрения, дистанционная интуиция… Бесполезно.
– Ты не смогла, а Мефодий Буслаев сумеет? – надувая щеки, спросил профессор Клопп.
Сарданапал сострадательно посмотрел на его крысиную жилетку.
– Возможно, Зиги… Все возможно. Мефодий Буслаев, который ощутит свой темный дар. Который, получив плащ, пройдет в день своего тринадцатилетия лабиринт мраморных плит, войдет в приоткрытую дверь и, взяв то, что оставлено там древними, передаст это стражам мрака. Относительное равновесие между светом и мраком будет нарушено. Мрак разом прорвется из всех щелей, как вода прорывается сквозь дно гнилого корабля. Тысячи эйдосов, которые ныне защищает свет, будут похищены мраком. От того, сумеет ли Мефодий Буслаев совладать с той тьмой, что изначально заложена в нем, зависит все.
Огонь в камине полыхнул и погас. Тяжелые бархатные шторы надулись при полном безветрии, как корабельные паруса. Две древние черномагические книги в клетке заметались и, внезапно обратившись в пепел, осыпались сквозь прутья на ковер.
Ягге подняла глаза от спиц.
– Ну вот, так я и знала!.. Петля сорвалась. А я ведь почти закончила, – сказала она с сожалением.
– Мефодий Буслаев!