– Ты уж определись: тебя кормить или нет? – Карина стояла в переднике и резиновых перчатках и явно хотела от меня поскорее отделаться. – Плита и холодильник в твоем полном распоряжении.
Я воровато засеменила на кухню, где принялась греметь крышками кастрюль.
– Это глинтвейн с мясом? – поморщилась я при виде винной жижи, где плавали баранина, зелень и алыча.
– Чакапули это, а не глинтвейн, – усмехнулась она и ласково добавила: – Дура ты.
Надо заметить, что уговорила я две тарелки, используя вместо приборов грузинский лаваш. Теперь я могла говорить. Но отчего-то не хотелось.
Карина наконец расправилась с посудой и присела за стол.
– Чай будешь? – потянулась она рукой к плите.
– Буду. Но лучше не чай.
Она насупилась, почуяв неладное.
– Ну и что у нас случилось? На какую тему приехала поговорить? Давай уже выкладывай.
Я сначала подумала начать достаточно абстрактно: обсудить с ней теорию метемпсихоза или старого доброго Франкенштейна, но решила не тянуть резину и выпалила:
– Максим Марецкий жив. Линда теперь в больнице, а дневник Киры Макеевой пропал…
Кухня Карины наполнилась тревожным безмолвием. Казалось, даже газовая конфорка включила беззвучный режим, полотенца поникли и рисунки на кружках потускнели. Доживающая свой краткий миг свеча потрескивала и искрилась, намереваясь угаснуть. Червленый закат прятался за статным сталинским домом, обрамляя тревожным пурпурным свечением каменную балюстраду крыши, которая в дни праздные, украшенные салютными залпами, использовалась как смотровая площадка. Мы часто пробирались на нее через чердак с гнусавыми половицами на День Победы.
От упоминания фамилии Марецкого Карина выпала осадок и теперь утопала в безмолвии. Казалось, что она и сама через секунду-другую кристаллизуется на дне стакана, который безотрывно разглядывала, не решаясь поднять на меня глаза. Тени с полей асфоделей просачивались в реальную жизнь. Мы знали, что нам неминуемо придется снова заговорить о том, что предали забвению и похоронили в цитадели памяти. Но ни одна из нас не готова была решиться первой.
Из эмоциональный комы нас вывел звонок Линды. Я вздрогнула и моментально взяла трубку. Заплутавший корабль мыслей вновь взял верный курс на реальность. Голос Линды звучал встревоженно:
– Вы с Настей совсем поехали? Обе? Только я не понимаю, зачем было подкладывать деньги тайком… Тем более когда я о них не просила! – сокрушалась она. Линда не скрывала возмущения и того факта, что ее самолюбие задето.
Тема денег в нашей дружбе – табу. Мы никогда не считались, расплачивались в заведениях по очереди и не ставили другого в неудобное положение, декламируя с постамента пламенные речи о