Я поднял правую руку – нестерпимо тяжелую и неуклюжую. На безымянном пальце тускло желтело кольцо. Бледной искоркой светился вдавленный в золото крошечный бриллиант.
– Ему не нравится, – тоскливо сказал я. Голову застилал колеблющийся туман, перед глазами все плыло. – Видишь, как оно потускнело? Я делаю дрянь, я веду себя как свинья…
Приблизив лицо к Аде, я шепнул:
– Ты на нее похожа, ясно? Снаружи…
Ада понимающе кивнула:
– Я поняла. Ты ведь ни у кого не отбивал девчонок. Они сами к тебе липнут.
– Ты про меня все знаешь, – задумчиво сказал я. – Давно за мной охотилась? Я же в тебя не влюблюсь…
– Мне нравятся сильные мужчины. – Она тряхнула челкой. – Те, кто сильнее меня.
– Кто подавляет твою волю… Кому хочется подчиняться. Мне жаль тебя, Адка, – как в бреду прошептал я. Комната исчезла. Были лишь неяркий свет, вязнущий в сигаретном дыму, и девчонка с хищными глазами. – Хочешь, чтобы я тебя взял? Ладушки, возьму.
– Прямо здесь? – иронично спросила она.
– Да.
Я подцепил пальцами поясок на шортах, дернул:
– Снимай!
Она соскочила с подоконника. Секунду глядела на меня – показалось, что Ада сейчас двинет мне по морде и уйдет… А я брошусь вслед, захлебываясь в оправданиях, в пьяной вере, что все-таки нашел ее, девчонку из детского сна, из первой любви…
Ада расстегнула пуговицу на шортах, с треском развела молнию. Стоптала шорты, оставшись в кружевных белых трусиках.
– Дальше! – сползая с подоконника, велел я. – И блузку…
2. Зов
Я проснулся к полудню. Раскалывалась от боли голова. Во рту пересохло, губы покрылись сухой белой гадостью.
А еще мне было нестерпимо стыдно. За избитого в ванной парня. За пижонство с сигаретами. За опозоренного Ромку.
За синеглазую симпатягу с коротким именем Ада.
Я посмотрел на кольцо – оно казалось скорее серым, чем желтым. Бриллиант походил на стекляшку.
– Я сволочь, – вставая со скомканной простыни, прошептал я. – Сволочь, которая держит район. Сволочь, которая учит сопляков драться и заколачивает на этом деньги.
По пути в ванную я включил магнитофон, и квартиру наполнил грохот электронной музыки. Старина Жан-Мишель Жар старался вовсю.
Холодный душ. Потом – горячий: тугие струи кипятка, бьющие из гибкого шланга. И снова – ледяная вода под предельным напором.
Я замерз и обжегся. То постанывал от удовольствия, то визжал от боли. Потом, не вытираясь, вылез из ванны, прошлепал на кухню, поставил греться чайник. Квартира была пуста – родители давно ушли на работу. Мои хорошие родители, гордящиеся хорошим сыном.
– Я сволочь, – повторил я. – Но тебя так трудно ждать. Так долго… Я ведь правда тебя люблю. Хоть и не знаю ничего, даже имени.
Залив кипятком две ложки растворимого