Дмитрий терпел. Он был рад появлению дочери и безумно любил улыбчивую и спокойную малышку, в умном личике которой, как в зеркале, волшебным образом проявлялись самые лучшие черточки и штрихи, взятые от родителей.
Марина подрастала, делая уверенные шаги навстречу любимым родителям, а родители в противовес этим шажкам все больше отдалялись.
Домашнего Дмитрия хватило ненадолго. Он быстро возвращал свою прежнюю свободную жизнь. Пользуясь свалившимися дополнительными нагрузками, которыми его одарило руководство клуба, он стал позже приходить, а вскоре и вовсе частенько оставаться в клубе. Маша ревновала и сходила с ума не только от возникающих в воображении ярких образов измен, но начинала тихо ненавидеть его за непозволительную свободу.
Вернулась строгая, холодная, замкнутая Марья Николаевна. Самодостаточность, твердость и требовательность к себе снова стали ее главными спутниками. Но она все же испытывала справедливую благодарность к Северову за дочь, за финансовую поддержку и за то, что он смог переселить их из ветхого двухэтажного дома в новую девятиэтажку недалеко от «Сокольников».
Марина росла спокойной и разумной: Маша занималась ее образованием и следила, чтобы девочка читала «правильные» книги, «правильно» говорила, «правильно» одевалась. Северов же появлялся в их доме как праздник, раз в неделю и посвящал дочери целый день – зоопарк, музеи, театры, кино были исхожены ими так же, как и все московские парки, где они изучали причуды природы и, конечно же, лошадей.
Маша категорически запретила мужу отдавать дочь в профессиональный спорт и даже просто обучать секретам жокейского мастерства: разрешались только тихие прогулки верхом. Дмитрий понимал и разделял беспокойство жены за дочь и, дабы переключить врожденный интерес Марины к так называемому лошадиному делу, поддержал инициативу занятий бальными танцами. Он аккуратно каждый раз отшучивался или уводил разговор в сторону, лишь бы не касаться вопроса о карьере жокея. Теперь, когда кто-то делал девочке комплимент как первоклассной наезднице, удивляясь, почему она не идет по стопам отца, Марина с юмором отвечала, кивая в сторону любимого родителя:
– У всех, кто посвящает себя этому спорту, ноги, мягко говоря, далеки от идеала, а для девушки разве это хорошо?
У Дмитрия ноги и правда были кривоваты. Он улыбался, с обожанием глядя на дочь, и радовался ее умению держать марку: «Папина девочка…»
Всегда была папиной и осталась ею даже после его нелепой смерти.
В тот морозный мартовский вечер в квартиру позвонил помощник Дмитрия по тренерской работе – Виктор. Дмитрий догнал и остановил лошадь, понесшую клиента, но из-за скользкого грунта сам упал и разбился насмерть.
Ступор у Марины был недолгим. Рванув с вешалки куртку, она понеслась из дома в темноту. Виктор нашел ее в тренерской, на любимом диване отца. Она не плакала, а просто лежала, замерев, не желая никуда уходить. Он позвонил