– Эй, берегись! – раздалось сзади, и не успел я сообразить, в чем дело, как пристяжная лошадь лихой тройки грудью ударила меня и отбросила в сторону сажени на две. Винтовка звякнула в снег. Когда я поднялся, тройка была далеко. Счастливо отделался, что не попал под сани. Я отряхнулся и продолжал путь. Все-таки перчатки взял. Начинает таять. Дорога делается мокрая и тяжелая. Сани уже брошены во многих местах. Стоят брошенные автомобили. Солдаты лезут в них и важно сидят, пока фельдфебель не выгонит. Обозы все несутся и несутся. От Ростова уже отошли версты три. В Ростове что-то горит, черный дым клубами подымается к небу.
– Фр-фр-фр-фр-фр, – прошелестело что-то над нами и глухо разорвалось впереди.
– Ти-ув! – пропело что-то за ним и звонко разорвалось в вышине белым букетом.
– Подтянись! – кричит фельдфебель, видя, что обозная паника передается и людям.
– Реже шаг!.. Ать! два! ать! два!
Батайск
Часов в 8 утра прибыли в Батайск. Он в 10 верстах от Ростова. Знаменитый Батайск, которого долго не могли взять немцы в 1918 году[30]. Жители коренные русские. Разговор странный. Хлеб – бурсака, кувшин – махотка, помидор – яблочко, закрой дверь – закутай дверь. Отдыхаем и через час двигаемся дальше. Мы в корпусном резерве, а потому спешим заранее удрать. На позиции корниловцы[31] и дроздовцы. Двинулись по над железной дорогой к югу.
Каял. Вечером часов в 9 пришли в Каял, это от Батайска 20 или 25 верст. Дорога была грязная и страшно тяжелая. Едва вышли из Батайска, пошел дождь, и мы мокрые шагали до ночи. К вечеру стало подмерзать. Получилась гололедица. Скользим, падаем, и весь мокрый, и в сапогах полно воды. Они у меня окончательно порвались. К тому же и есть хочется. Ведь сегодня еще с утра ничего не ели. Потеряли друг друга. Идем я, Половинка, Шпак и три чужих. Тихого где-то потеряли. Подходим к станции. Ярко падает на землю свет из вагонов штаба 1-го корпуса[32]. Электричество слепит глаза. Стучит динамо. В вагонах (видно в окна) тепло и светло. Чистота, занавесочки. Держимся за вагон, чтобы не поскользнуться, и бредем к станции. Открылась дверь, и в дверях показался блестящий офицер с аксельбантами и шпорами. Пахнуло на нас духами и теплом. А мы, грязные, мокрые до последней нитки, с грязью в сапогах, голодные и