Нет, не убьёт.
Хотя…
Чёрт его пойми…
Добрались до города. Хотели добраться к полудню, добрались затемно. Ну да ничего. Хотели добраться в июне, добрались в сентябре. Ну, тоже ничего. Хотели добраться в двенадцатом году, получилось – в сорок восьмом. Ну, это тоже не страшно. Хотели в десятом веке, получилось – в восемнадцатом.
Тоже ничего.
Главное, добрались. Дошли, доползли, домечтали, довоевали, доизобретали. Добрались до города на вершине холма, если это вообще можно назвать холмом – он, что ни год, становился всё круче, всё выше, уже не холм – гора, не гора – утёс. Уже давно побросали повозки, обозы, лошадей, давно пересели на паровозы и паромобили, давно разогнали почтовых голубей, вместо них провели телеграф.
Добрались до города.
Истосковались, конечно, без города. Замаялись ночевать незнамо где – в бедняцких хижинах, в деревянных избах, замаялись таскать воду из колодца, замаялись тачать сапоги в кустарных мастерских, сжигать еретиков на кострах, умирать от чумы. Поднимались к городу – из века в век, из поколения в поколение, водили детей на воскресную службу, показывали на город, там, на вершине горы, смотрите, смотрите… Не сейчас, не сейчас, но когда-нибудь… не мы, не вы, но ваши дети…
Добрались. Вошли в город – большой, светлый, белокаменный, со стеклянными окнами, с паровыми котлами и воздушными шарами. Первым, конечно, открыл ворота города сын вождя, примчался, смотрите, смотрите, а там и мосты разводные есть, и телефон есть, папка, айда к себе в кабинет, я тебе сейчас позвоню!
Выскочка чёртов…
Этому-то выскочке и дом достался первее всех, на площади, нам уже что похуже. Нет, мне грех жаловаться, мой отец тоже вельможа не последний, а всё равно мне до сына вождя как до города пешком…
Тьфу, сказанул… до города пешком… дошли уже до города…
Он меня убьёт.
Затылком чувствую – убьёт.
А может, нет. С чего я взял, что он меня прихлопнет, что я, тайны хранить не умею…
Идём к городу – по узкой полоске земли, на которой всё: и города, и не-города, и вся наша жизнь. Тянется полоска земли из ниоткуда в никуда, то поднимается – неприступной горой, то опускается – в пропасть.
Идём. Тащим лопаты – непривычно тяжёлые, ещё думаю, как бы он этой лопатой не разбил мне голову.
Я не скажу, кого мы хоронили.
Не скажу…
Уходили из города.
Не сразу, конечно. Жили в городе на вершине горы – века и века, строили какую-то эпоху благоденствия, поэты наперебой восхваляли наш просвещённый век. До последнего не верили, что скатимся вниз – с горы. Да как это можно – вниз, с горы, да что там дальше – только крутой спуск, глухие леса, дикарские хижины, огни костров. Так зачем идти куда-то дальше – вниз, вниз, в холодный туман…
И всё-таки – случилось.
Нет, сначала ничего не случилось – к исходу из города мы катились постепенно. Всё началось с вельмож, которые хоть и получили дома хорошие, а всё не такие, как у вождя, и тем паче, у сына вождя. Хаживали вечерами к моему отцу, сиживали в закрытых комнатах. Говорили про