Звёзды против свастики. Часть 1. Александр Антонов

убеждал Мостяцкого Сталин, всё равно немцы будут вынуждены перебросить часть войск из Польши к своим западным границам, и тогда появится робкая надежда на более-менее длительный срок стабилизировать линию фронта. Пусть даже мнение польских военных на сей счёт не столь оптимистично. Васич, который теперь находится в Бресте и держит постоянную связь с генералом Холлером, говорил по телефону об опасениях Холлера, что занимающиеся сейчас перегруппировкой войск немцы вот-вот могут ударить по его войскам одновременно в нескольких местах, и тогда трагедии, скорее всего, не избежать. На вопрос Жехорского «А чего он тогда не объяснит это Мостяцкому?» Васич горько ответил: «Холлер попытался, но получил приказ держаться до конца. И как солдат, он этот приказ выполнит. Боюсь, в буквальном смысле слова».

      Все уже смирились с мыслью, что переговоры, по крайней мере, на сегодня, надо заканчивать, когда в кабинет доставили разом две депеши: одну для президента СССР, другую для его польского коллеги. Мостяцкий и Александрович прочли бумаги почти разом и так же синхронно побледнели. В обоих сообщениях говорилось об одном и том же: германские войска после массированной артподготовки атаковали польские позиции. Фронт прорван одновременно в нескольких местах, польская армия на грани катастрофы.

      – Вы и теперь не станете это подписывать?! – воскликнул Александрович, тряся в воздухе договором.

      Мостяцкий поднялся с кресла.

      – Мне необходимо проконсультировался, – пробормотал он. – Извините, панове, но мне надо идти…

      Мостяцкий неуверенным шагом направился к двери, когда его догнал спокойный голос Сталина:

      – Вы отдаёте себе отчёт, господин президент, что ещё немного, и всё для вас будет уже слишком поздно? Когда фронт окажется в непосредственной близости от наших границ, ваши отступающие войска могут попасть под обстрел нашей артиллерии, которая будет вынуждена открыть заградительный огонь.

      Мостяцкий замер на месте. Медленно обернулся и обвёл взглядом недавних собеседников, словно пытался прочесть у них на лицах, что слова Сталина ему всего лишь послышались. Но нет, лица Сталина, Александровича и Жехорского были суровы, как суров сейчас к несчастной Польше весь мир. Вздрогнув от осознания безысходности, Мостяцкий вернулся к столу и скрепил подписью документ.

      Когда за польским президентом закрылась дверь, Александрович строго взглянул на Сталина.

      – Ответь, Иосиф, – потребовал президент, – о каком таком заградительном огне ты говорил?

      Сталин, набивавший табаком трубку, отвлёкся от занятия и лукаво улыбнулся:

      – А ты спроси об этом у Миши, он, похоже, обо всём догадался. Мои слова вовсе не означали, что за ними обязательно последуют реальные действия. Они были предназначены исключительно для ушей Мостяцкого, чтобы побудить его принять нужное решение.

      – То есть никаких приказов на этот счёт у войск, расположенных на польской границе, нет? –