Он планировал декорировать чердак, повесить там светильники, провести туда воду, оборудовать нечто вроде лаборатории. Ничего из этого сделано не было. Томас просто прятался на чердаке – отчасти, как я опасалась, из желания забыть, что он женат. Я не жаловалась, ибо в доме было полно пустующих комнат, которые я могла использовать для своих целей. Я особо не задумывалась о том, зачем ему нужно помещение исключительно для личного пользования. Я приняла на веру бытующее мнение, что мужчине, когда он возвращается с работы, необходимо расслабиться, не обременяя себя требованиями и болтовней женщин из числа его домочадцев, побыть в тишине и покое, пока он не будет готов к общению. Однако Томас никогда не бывал готов к общению со мной. Если уж запирался на чердаке, ждать его было бесполезно. Либо он вовсе уходил из дома.
Миссис Уиггс, в отличие от меня, имела свободный доступ в его святая святых. У нее был свой ключ от чердака, куда она наведывалась, когда ей заблагорассудится, – либо для выполнения его поручений, либо по своим собственным делам. Бывало, Томас запирался в той комнате, а потом распахивал дверь и зычным криком призывал миссис Уиггс. Та спешила на его зов, и я, если на цыпочках подкрадывалась к ним поближе, слышала игривый дуэт их приглушенных голосов. Они то возносились, то затихали и зачастую сливались в громком смехе. Мне было очевидно, что экономка и мой муж получают удовольствие от взаимного общения. Однако если я пыталась вытянуть из Томаса хотя бы одну фразу, слово за слово, он отвечал мне неохотно и с недовольством. И в перипетиях наших голосов не звучало музыки, и уж тем более они не составляли слаженного дуэта. Именно их смех раздражал меня больше всего. Над чем, черт возьми, они так весело хохочут? Что их так забавляет? Я начала подозревать, что они смеются надо мной.
Я догадывалась, что заметно утратила привлекательность в глазах Томаса, как только он меня заполучил. Я была желанна, пока оставалась для него недосягаемой. Теперь, когда меня больше не надо было добиваться, я превратилась в очередную надоевшую игрушку. И хотя мною владела безысходность, казалось, что меня несет течением в открытое море, я не теряла надежды на то, что мне все еще удастся развернуться и доплыть до берега. Я всего лишь хотела расположить их обоих к себе.
Однажды, поддавшись порыву, на улице я купила у цветочницы яркий букет желтых