Интерес Араго мог бы показаться странным случайному наблюдателю. А впрочем, отчего бы редактору популярной газеты не озаботиться состоянием табличек и надписей? И отчего бы даже не поинтересоваться, не переименован ли тупик Старого Колодца?
В самом деле, в старинные времена парижские улицы, переулки и тупики называли по святому ближайшей церкви, в честь какого-нибудь знатного человека, по лавке мясника или булочника либо по некой местной достопримечательности: башне, приметному дереву и даже, как здесь, по старому колодцу, от коего нынче уже и следа не осталось. Однако потом улицы не единожды переименовывались: и стараниями Сюлли, министра короля Анри IV, и хлопотами Людовиков XIV и XV, потом по бешеному стремлению революционеров уничтожить все следы старого мира, позже – благодаря желанию Наполеона увековечить память о заслугах своих сподвижников, а при Реставрации – эту память стереть.
В последнее время сделалось модным называть улицы в честь писателей, музыкантов, художников, ученых, чьи имена, по общему мнению, уже принадлежали вечности.
Блуждая по тупичку и размышляя о причудах парижской годонимики[39], Араго задержался у ограды другого дома, тоже стоявшего в глубине сада, только на противоположной от особняка стороне дороги.
Много лет назад, едва приехав в Париж, он первым делом пришел сюда. Тогда жасминовые кусты почти сплошь заплело лианами белого винограда[40], нежный аромат которого напоминал о цветущих липах. Сорная трава заслоняла высокое крыльцо, подбиралась к плотно закрытым ставням.
Араго знал, что хозяева этого дома покинули Париж еще весной 1814 года. Сначала был убит Тибо; немедленно после этого жившая здесь семья снялась с места и исчезла. Куда все они уехали, родители и дочь? Никто этого не знал. Сразу было видно, что с тех пор дом оставался необитаемым. Хозяева не возвращались и не сдавали свое опустелое жилище никому другому.
Араго несколько раз за минувшие годы наведывался сюда в надежде, что хозяева вернулись, но заставал ту же картину запустения. В конце концов он перестал появляться в тупике Старого Колодца, потому что никак не мог победить затаившегося в душе страха, который испытал когда-то в погребе серого особняка, и старался изгнать воспоминания.
Но вот он снова здесь, он снова смотрит на старый домик, на старый сад…
Еще не настала пора белому винограду раскрыть свои благоухающие гроздья; сад показался не столь заросшим, как прежде: во всяком случае, трава на дорожке, ведущей от калитки, была примята. Но, всмотревшись, Араго увидел, что ставни и дверь по-прежнему