Двери на пружинах, каких было немало несколько десятилетий тому назад, приходилось тянуть на себя изо всех сил, при этом они страшно скрипели, а стоило отпустить руку, они мгновенно спружинивали назад, и если ты в это время не успевал покинуть зону их действия, то мог получить тяжелый удар по заду и в лучшем случае споткнуться, а то и шлепнуться на карачки, как собака за куском дерьма. Я оттянул двери и пропустил мать. Потом проскользнул и сам до того, как они спружинили, выскочил на середину зала ожидания, и коварный план дверей хлопнуть меня по заду закончился провалом.
И я тут же увидел отца с его милой дочкой от тети Дикой Мулихи – моей младшей сестренкой. Слава небу, они еще не уехали.
Какой-то незнакомец швырнул через ворота пропитанный кровью, вонючий армейский китель, и он упал между мной и мудрейшим. Я изумленно уставился на этот неблагоприятный объект, не зная, что и подумать. На нем зияли дыры размером с медную монету, к бьющему в нос запаху крови тонкими нитями, словно отзвуки минувшего, примешивались запахи пороха и пудры. Я заметил выглядывающий из кармана белоснежный, возможно, шелковый шарф. Обуреваемый любопытством, я протянул к нему палец, но с неба обрушились куски глины и гнилого тростникового настила крыши, которые вместе с полетевшими вслед кусками черепицы засыпали этот ком окровавленной одежды между мной и мудрейшим и вмиг образовали небольшой могильный холмик. Я задрал голову и глянул на крышу храма, в кромешной темноте которой открылось светлое отверстие. Испугавшись, что этот храм, почти преданный людьми забвению, может обрушиться, я заерзал, но мудрейший даже не пошевелился, его дыхание было едва слышно. Дымка на улице уже рассеялась, землю осветили яркие лучи солнца, во дворе уже не чувствовалась сырость. Шелестели сияющие и лоснящиеся под солнцем листья гинкго. Во дворе появился высокий детина: оранжевый кожаный пиджак, шерстяные армейские брюки цвета хаки, высокие ярко-красные кожаные сапоги, ровный пробор, круглые темные очки и толстая сигара в зубах.
Хлопушка тринадцатая
Держался он прямо, кожа смуглая с красноватым оттенком, и я сразу вспомнил, что так выглядели американские офицеры в кино, отважные сумасброды. Но это был не американский офицер, а стопроцентный китаец. К тому же, когда он открыл рот, я сразу понял, что он наш, местный. Он изъяснялся на том же диалекте, что и я, но по тому, как он был одет и как двигался, было ясно, что происхождение его окутано тайной и личность это незаурядная. Одним словом, это был человек, много чего повидавший. По сравнению с ним Лао Лань – величина в нашей деревне – был завзятая деревенщина. (Тут я словно услышал голос Лао Ланя: «Я знаю, эти городские мелкие буржуйчики презирают нас, считают деревенщиной. Хм, но что есть деревенщина? Мой третий дядюшка был летчиком в Национальной армии, закадычным приятелем Шеннолта, командира «Летающих тигров»[30]. Когда большинство китайцев еще не знали, где на земном шаре находится