Я знаю, меня ты не ждешь
И писем моих не читаешь.
Встречать ты меня не придешь,
А если придешь, не узнаешь…
Вслушавшись, Иван понял, что хотя песня очень похожа, но все же другая.
Возле харчевни Старшой облюбовал старую беседку. Она пустовала, и парень уселся на скамью. Прижал пальцы к клеммам приемника. Защелкало, затрещало, и радио порадовало дембеля развеселой рекламой:
– Магазин «Мастерок» – все инструменты для стройки. Сезонные скидки на бензопилу «Дружба», шуруповерт «Любовь» и отбойный молоток «Милосердие».
«Вот-то и вот, – согласился Иван. – Егорово милосердие хуже отбойного молотка».
Тем временем реклама сменилась бравурной музыкальной заставкой, и в тихое Крупное Оптовище ворвался звонкий девичий голос:
– Мы возвращаемся в студию передачи «Письмо кумиру» и продолжаем читать ваши весточки, дорогие радиослушатели. Следующее письмо прислал нам Анатолий. – Тут ведущая оставила бойкую манеру и стала читать напевно: – «Дорогой Морис Борисеев! Раньше я воровал, но, услышав твои песни, я буквально стал другим человеком! Теперь я убиваю. Спасибо тебе. Толян, ИТУ №666, Надым».
Иван усмехнулся, невольно разорвав контакт. Радио смолкло. И вовремя – из трапезной вывалился бородатый неухоженный мужик. Одежды были богатые, да грязные и мятые.
– И ты попался? – Бородач широко распахнул объятья, желая обнять Старшого, как брата по несчастью.
– Э-э! – Парень отодвинулся подальше от горемыки-купца и убрал с колен драгоценный «Альпинист». – Я-то завтра дальше поеду, а ты грабли убери.
Мужик опустил руки, сокрушенно покачал головой:
– Спятил от безысходности, да? – И, пошатываясь, ушел во тьму.
– Ходят тут, – буркнул Иван, возвращаясь к приемнику.
Хрюкнуло, засвистело, булькнуло пару раз. Сквозь шум прорезалось знакомое трио:
Как у матушки моей
Было восемь дочерей.
Ну, не виноватая я, да, девятая я,
Что я косая, кривоногая, горбатая я!..
– Ага, Борьку не включили, чтобы не толкать зека на новые убийства, – догадался Старшой.
Покрутил ручку, пытаясь поймать еще какую-нибудь волну, но, кроме шелеста, треска да электронных утробных завываний, ничего не наловил.
– Пора дрыхнуть, – постановил Иван.
Он выключил радио, вокруг сомкнулась тишина. Лишь чей-то плачущий голос вопил песню, перемежая ее всхлипами нечеловеческой тоски:
– Ой, ты степь широка-а-ая…
Когда о степи говорят мангало-тартары, то она непременно выходит «бескрайняя». И то верно – ни конца ей, ни начала. Есть островки гор, где пасутся стада (непременно тучные), есть вены рек (быстроструйных), есть озера (великие). Веками мечутся по степи тартары. Кто пастух, а кто и завоеватель.
И сказания-то у них все сплошь