Бундесовская куртка имела широкие карманы, но я все же нацепил на пояс вместительную сплавовскую тактическую сумку черного цвета. Ничего особенного там не было – фотик, пачка пластыря, запасные батареи, верный планшет, три сникерса и перцовый баллончик. Ну и мобильник с транспортной карточкой – куда же без них! На другую сторону пояса я пристроил швейцарский офицерский нож в кожаном чехольчике.
И вот что я еще заметил – в ТОЙ Москве решительно никто не ходил с непокрытой головой. То есть совсем никто. От лоточника до уличного сорванца, от нищенки у церкви до гимназистки, спешащей домой после занятий. Так что я завершил образ лихого хронопутешественника шотландской шапочкой – гленгарри, которую отец привез мне год назад из самой Шотландии. В конце концов, иностранцы мы или нет? А почем они знают, как у нас, на Аляске, ходить принято? Да и вообще – не бейсболку же мне надевать!
Увидев меня, отец демонстративно поморщился, но от комментариев воздержался.
Вопрос с деньгами оставался открытым. Правда, отец бросил в саквояж горсть невесть с каких пор завалявшихся у него массивных серебряных, довоенных еще, полтинников – серебро есть серебро, а вдруг сгодятся? Кроме того, в саквояже оказался средних размеров сверток. А вот что в нем было – отец не сказал, сославшись на то, что он и сам не уверен, пригодится ли его содержимое на той стороне портала. Я, конечно, был заинтригован, но настаивать не стал – все равно сам рано или поздно расскажет, никуда не денется.
Ну что ж, волнующий процесс подготовки ко «входу» можно было считать законченным. Оставалось выйти на лестничную клетку и запереть за собой дверь квартиры.
Глава 10
– Так вы решили, молодой человек? Будете отдавать вашу коллекцию?
Старик-букинист уже в который раз перебирал пачку открыток. Желтые, пергаментные пальцы одну за одной ловко тасовали бумажные прямоугольнички, сортируя их в каком-то определенном, но, несомненно, строго продуманном порядке. Порой букинист задерживался на одной из открыток, вертел ее и так и эдак, поднося поближе к близоруким, слезящимся глазам; брал с прилавка лупу на длинной деревянной ручке, в бронзовой оправе и внимательно рассматривал приглянувшуюся карточку.
– Что же вы так, юноша? Такой интересный экземпляр, как можно столь варварски с ним обходиться? Вот видите – уголок замят… Если бы не это – дал бы за него тридцать копеек, а так – простите-с, но больше двадцати не могу.
– А за все вместе? – робко спросил Николенька. – Сколько за всю коллекцию разом?
Букинист надолго задумался, пожевывая бледными стариковскими губами. И сам Николенька, и облепившие прилавок мальчишки-коллекционеры с замиранием сердца ждали вердикта. Лавочка, куда Николка принес свою коллекцию, прилепилась к китайгородской стене, в известном всей Москве средоточии букинистической