Когда Олег Иванович закрыл за собой дверь квартиры, на часах было уже восемь вечера. Ваня тихо сопел в своей комнате – он повалился на кровать, как только перешагнул порог, отказавшись даже от ужина. А вот отец его с удивлением обнаружил, что по дороге домой сон куда-то пропал; он, наоборот, чувствовал прилив сил и жаждал деятельности. Больше всего, конечно, хотелось обсудить невероятные события этого дня с кем-то понимающим. Олег Иванович даже потянулся к записной книжке, но отложил, даже не раскрыв первой страницы. Да и книжка была ни к чему – он и так знал, что на свете есть лишь два человека, с которыми он решился бы поделиться ТАКОЙ новостью. Точнее – было два. Один умер год назад – глупо, нелепо, обидно. Хотя какой, если вдуматься, еще может быть смерть в сорок девять лет – если, конечно, пришла она не на поле боя или не от какого-то несчастного случая вроде авиакатастрофы. Впрочем, Петр не летал самолетами – он их боялся; страх этот носил экзистенциальный, хотя и вполне осознанный характер. «Не могу чувствовать себя спокойно, когда думаю о том, что моя жизнь зависит от чего-то, над чем я не имею власти».
Вот и не летал – и даже в Венецию, давным-давно, еще в самом начале девяностых, добирался поездом. А смерть подстерегла его на платформе московского метро в виде банального сердечного приступа в последний день свинцово-серого, безрадостного ноября…
Второй же – то есть теперь единственный, – которому можно было бы доверить тайну, был далеко. В Америке, в городке под названием Чикаго. Игорь Солунский уехал из России еще в девяносто четвертом и, помотавшись по Великим Равнинам, осел на берегах озера Мичиган – в качестве сотрудника университетской телестудии и тренера по историческому фехтованию. Поначалу они перезванивались, ведя долгие ироничные разговоры о новых книгах и фильмах, о политике, а то и вовсе ни о чем. Еще лет десять назад Олег Иванович не раздумывая позвонил бы Солунскому, не сомневаясь, что тот поверит и приедет в Россию, бросив все. Но… с тех пор прошло десять лет. Звонки стали реже, а уютные ночные разговоры заменила переписка в ЖЖ – по-своему очень важная для них обоих, но не затрагивающая каких-то тонких струн души. Тех самых, не прислушавшись к которым, нельзя сказать – а стоит ли срывать с места немолодого, устроенного в жизни человека, предлагая ему, как когда-то в молодости, поставить последний