Комендантский час отменялся только раз в году – в ночь на Предстояние, главный праздник страны, когда абсолютно все граждане обязаны были покинуть свои дома, явиться на площадь в ближайший населенный пункт с ратушей для участия во всенощном бдении и причаститься, то есть принести ежегодную публичную клятву верности своему Диктатору и государству. По сути своей, это напоминало религиозное богослужение с той лишь разницей, что религий больше не существовало. Герд, как и все остальные дети от пяти лет, был также обязан участвовать в процедуре. И, тем не менее, он решил действовать именно в праздничную ночь, ибо другого выхода просто не видел.
Накануне Герд планировал сказаться больным и не пойти на причастие, как и в предыдущие годы, когда у него случались приступы. А Гера бы потом раздобыла ему справку задним числом у какого-нибудь знакомого врача. Болезнь пока еще являлась уважительной причиной для пропуска процедуры.
Итак, утром перед праздником Герд не вышел к завтраку. Экономка ехидно доложила, что господа изволят болеть и подозревают у себя вирусное, поэтому просят маменьку не подниматься к ним и не подвергать себя опасности заразиться. Хам и сам не разбежался его навещать. А Герд, и в самом деле, чувствовал себя больным, весь день его знобило от возбуждения. Проснулся он рано и уже к полудню успел нафантазировать таких концовок своей затеи, что дергался от каждого шороха. Сценарии в его голове мелькали разные, но вот развязка всегда была одна и та же: он попадал в руки агемы – службы, занимавшейся борьбой с внешними и внутренними врагами государства. Будучи не в силах на чем-то сосредоточиться, Герд метался по комнате, как животное по клетке, хватался то за спинку стула, то за голову, а потом бросался лицом на кровать. Переживал он буквально за все: что не сможет раздобыть пропуск или попадется на его краже; даже с пропуском в руках не сможет проникнуть в бункер или потеряется там; не сможет сориентироваться в огромном количестве информации, не найдет нужную, или найдет, но у него не хватит времени с ней ознакомиться, и прочая, прочая, прочая. Герд поднимался с кровати, подходил к окну, окидывал невидящим взором улицу и стонал. Нервы не выдерживали.
К вечеру ему стало совсем худо. Когда на ужин принесли грибы – Гера решила его порадовать, она, оказывается, знала, что он их любит – Герда вырвало. Уже через полчаса у него в комнате был врач, а за дверью дежурил Хам, его шаги по коридору туда и обратно нервировали Герда. Врач, с выражением совершеннейшей скуки на лице и не издав ни единого звука, измерил Герду пульс, температуру, давление, послушал его сбивчивое дыхание, заглянул в рот и глаза, потом черканул что-то у себя в бумагах, удовлетворенно кивнул сам себе и вышел из комнаты. Дверь за собой он прикрыл неплотно, поэтому