«Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je Vous préviens, que si Vous ne me dites pas, que nous avons la guerre, si Vous Vous permettez encore de pallier toutes les Infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j'y crois) – je ne Vous connais plus, Vous n'êtes plus mon ami, Vous n'êtes plus мой верный раб, comme Vous dites. Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je Vois que je Vous fais peur, садитесь и рассказывайте».
Так говорила в июле 1805 г. известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Федоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер…»
С этих слов начинается роман «Война и мир» Льва Толстого. Анна Павловна явно испытывает трудности в отношении некоторых французских выражений. Она забыла, что «верный раб» будет «fidéle esclave». Еще хуже ей удается согласование времен. Но Анна Павловна говорит все же по-французски. Так же общался с придворными и Александр I. Прусский король Фридрих Великий назвал свою парадную резиденцию Sans-Souci (в переводе с французского «без забот»). Ему и в голову бы не пришло дать дворцу банальное имя «ohne Sorge», ведь тут уже не было бы французского шика! А тем временем эта презренная Англия, о которой Пол Джонсон писал, что она «чувствует себя обязанной воевать с Францией из рациональных или пусть даже чисто амбициозных соображений», завладевала все новыми землями. Это ничего, что на тот момент половина колониальной Центральной и Южной Африки говорила по-французски. В Северной Америке, где новые поселенцы зачастую происходили из родовитых английских или ирландских семей, а значит, могли бы пользоваться французским языком, как в Луизиане, происходил совершенно иной процесс – английский язык стал официальным и обязательным, хотя в ходе демократического голосования он всего чуть-чуть опережал немецкий. А ведь сущей малости не хватило, чтобы Обама и, в конце концов, весь мир заговорили по-французски. Еще много воды утекло, прежде чем до глуповатых аристократов из лондонской Палаты лордов дошло, какое это имеет колоссальное значение. Вспомним хотя бы, как судит об американцах старый лорд Фаунтлерой (Фрэнсис Ходгсон Бернетт, «Маленький лорд»; Варшава, 1936). Но вот наряду с Америкой появились англоязычные Австралия, Новая Зеландия, Индия, Малайзия, Западная и Южная Африка… Ничто так крепко не связывает, как общность языка, то