Исчезновения в Гальштате. Игорь Сурков

ненадолго. Он вышел вместе с телефоном – наверное, не хотел при мне звонить… Потом мы зашли в «Мегафон» и подключили меня к связи. Он сразу же положил мне на телефон три тысячи, чтобы я мог звонить ему. Потом мы поехали на троллейбусе в банк. И там он выяснял, можно ли мне сделать дебетовую карту, но выяснилось, что нельзя. Нужно согласие родителей, которых у меня нет. Он немного расстроился, но потом сказал мне, что это все не страшно. У нас же есть стряпчий, Григорий Аронович, – через него в случае чего и можно будет оплатить и изготовление загранпаспорта, и все остальные возможные мои расходы на оформление. В этот вечер он не поехал меня провожать до самого детского дома, а только посадил в маршрутку. Сказал, что будет вечером еще встречаться с одним человеком. Потом я узнал, что человеком этим был Игоряша…

      Вечером все опять были в холле нашей группы, и я рассказывал, что мы делали сегодня. Но теперь уже мало кто удивлялся. Только Ромка и Витямба иногда уточняли некоторые моменты моего второго дня с Евдокимофым. И я снова радовался тому, что, отвечая на их вопросы, и сам некоторым образом, систематизирую информацию, и главное – окончательно осознаю, что гостевой режим – это уже реальность, и в Москву на весенние каникулы я тоже, наверное, поеду, и он уже заботится обо мне…. Я еще раз запросил сотового оператора, и мне пришла эсэмэска: да, на моем счету три тысячи рублей. Я еще рассказал им про стряпчего Григория Ароновича, который будет меня теперь курировать по всем юридическим и финансовым вопросам, и про загранпаспорт. Медведев спросил, не повезет ли меня теперь опекун случайно в Диснейленд? Я ответил, что не знаю этого, но то, что поеду теперь в Вену и еще наверняка в Италию, в Бергамо, – это очень вероятно.

      Почти весь третий день до самого вечера мы гуляли с Евдокимофым по городу, заходили погреться в кафе, обедали в том самом стейкхаусе, куда Игоряша водил перед конкурсом танцев Витямбу. Даже немного прошлись по «Планете». Он спрашивал меня о моих вкусах в одежде и обуви. Как бы просто так – типа ему интересно, совпадают наши вкусы или нет. С самого утра он предложил мне нечто вроде игры «любишь – не любишь». Это касалось всего. Например, он сказал, что он любит гороховый суп, харчо, щи, том-ям. А вот борщ и рассольник не особенно. К грибному супу и куриной лапше относится нейтрально: ест, но не то чтоб прямо обожает. Дальше отвечать на этот вопрос должен был я: гороховый тоже люблю, и щи, и грибной очень. Том-ям и харчо – не знаю, не пробовал. К борщу отношусь нейтрально, а рассольник тоже терпеть не могу.

      – Ну вот, – резюмировал Евдокимоф, – теперь все ясно. Самыми распространенным супами в нашей семье, значит, будут щи и гороховый. Грибной тоже будем готовить, так как по статистике он твой любимый, а мой – нейтральный. Борщ тоже будет, но не так часто, так как я его не очень… А рассольник у нас из меню исключен. Вот так и должно быть в хорошей дружной семье. Все имеют право голоса, и вкусы каждого учтены. И при этом никто не должен быть лишен возможности хоть иногда употреблять то, что ему нравится.