Потом, постепенно, его тело помогло узнать мне свое, его особенности и возможности. И я до сих пор ему благодарна.
Позже мы долго, молча лежали на неудобной кровати, обдавая друг друга обжигающим дыханием. Потом сообразили – и перебрались на пол, предварительно бросив на ковер одеяло с одной кровати и накрывшись одеялом с другой.
Потом, перед утром, он сказал:
– Пойдем-ка на воздух – такие рассветы запоминаются на всю жизнь. Как элементы счастья.
Элементы счастья…
Я ему поверила и пересилила свой сон, и не пожалела.
…Утро… тепло-серое, монохромное, со звонкими голосами проснувшихся птиц, с пустыми столиками на веранде пригостиничного бара, с одобрительными и понимающими взглядами барменши и охранника (они накинули мне – на всякий случай – легкую куртку на плечи), с рюмкой водки ему и бокалом вина мне, с апельсиновым соком и чашкой кофе – это утро подняло меня высоко над собою, этим городом, этой – другой – вчерашней – жизнью.
Я уже почти поверила в возможность жить по-другому – как в сказке, как в моих мечтах. Когда рядом сильный, умный, видный, умелый, состоятельный во всех смыслах и состоявшийся, авторитетный мужчина, который обнимет одной рукой за плечи – как крылом укроет, – а другой разведет все свои и мои (наши!) проблемы… В детстве и юности я в мечтах такого называла «мой принц на белом коне». Потом я этими словами начинала письма ему.
Про «почти поверила» – потом; а в тот день мы немного поспали. Потом сходили в банк поменять, как он сказал, «еврики», что остались после командировки, – других денег у него не было, это была заначка. Потом пообедали, потом опять упали на пол, на все то же одеяло… А потом и день подошел к концу.
Мне нужно было ехать в Горный, ему – в свой Новосиб. К семье, к жене. От меня. От нас.
…Хотя я однажды уже давала себе слово с женатыми не связываться… В гостиницу его жена звонили каждый час, каждые полчаса, каждую минуту, секунду. Он отвечал односложно: «Да, да. Нет, нет. Конечно. Люблю. Пока». Меня это коробило, обижало. Но я молчала, потому что он был рядом, здесь, со мной, я его касалась и могла с ним делать все, что моей душе угодно. А моей душе было угодно все. И я это все получала.
На вокзале, когда до отхода моего автобуса оставалось несколько мину, мы присели на заднее сиденье его машины. Наши руки сжимались сердца тукали одновременно, выскакивали из груди. Он нежно, очень нежно гладил мои груди под свитерком, задерживал ладонь на животе. Я замирала. А потом, неожиданно для себя я сделал то, что делают автомобильные проститутки… Но глотать сперму я не люблю, я открыла дверь машины и выплюнула.
И я уехала, видела, как он смотрит на меня, прислонила ладонь к окну. Он – тоже. И мы расстались.
Но ненадолго.
Я видела, что последний час, последние минуты он был растерян. Но быстро взял себя в руки. Он сказал:
– Давай напишем