И тут начались новые проблемы. Во-первых, Амену было невыносимо тяжело видеться с родителями Кирилла. Изображать их сына у него получалось с трудом.
– Я не имею права жить его жизнью, – шептал Амен, уткнувшись Стелле в плечо лбом. – Я лгу этим людям, их сын мертв! Мерзкое лицемерие.
Стелла пыталась его успокоить, она говорила, что Кирилл умер, и его нельзя было спасти. Его родители не перенесли бы такой утраты, а так у них остался сын, ведь в голове у Амена осталась память Кирилла. Но это мало помогало.
Все чаще Стелла заставала Амена, стоящим у зеркала: он с отвращением смотрел на свое отражение.
– Меня запихнули в тело покойника, я чувствую тлетворный запах разложения… Мое место в могиле…
Стелле становилось страшно.
– Но он сам выбрал себе такую участь, – твердила она. – Он сам…
– Я был живым духом, призраком, – промолвил Амен. – А теперь я ходячий мертвец… Мерзость…
Стелла была в отчаянии. Все было просто ужасно. В первый же вечер, когда они остались наедине, Амен заявил, что не может прикасаться к ней чужими руками, целовать ее чужими губами.
– Ты же не любила его. Он был тебе противен. Значит, теперь и я тебе противен?
Стелла пыталась объяснить ему все, что пережила с той минуты, как согласилась переселить его душу в смертную оболочку Кирилла, все свои ощущения, как они менялись за время, проведенное в больнице. Что он, Амен, теперь неотделим для нее от этой оболочки.
– Тогда зови меня Кирилл, ведь так зовут это тело.
Стелла начинала плакать. Тогда Амен пугался и успокаивал ее, твердил, что будет стараться ради нее. Но проходили дни, и все начиналось сначала.
Что греха таить, Стелла порой думала, что переселить дух Амена в тело Кирилла было ошибкой. Он так и не сросся с ним. Иногда он смотрел на свои руки долго, часами.
– Он выдернул ими посох из моей груди… этими руками… Знаешь, Стелла, теперь я знаю, как он ненавидел меня в этот миг… я помню эту ненависть…
Иногда Стелле казалось, что Амен уже лишился рассудка, когда он часами лежал неподвижно, глядя в одну точку.
– Вы с Анубисом сделали ужасную вещь, – сказал он как-то. – Теперь я ощущаю себя виноватым перед тем, кто меня убил… Я краду его жизнь, Стелла.
Больше всего на свете Стелла боялась, что Амен покончит с собой. Для него, познавшего вечность, наложить на себя руки – это так просто. Она пыталась как-нибудь заговорить с ним об этом, но Амен только горько улыбнулся:
– Не бойся, Стелла, я же не эгоист. Я думаю о тебе и о его родителях. Я буду носить это на себе столько,