Я подошел к Багире и присел на корточки.
– Эй, – сказал немолодой медик.
– Он ее знает, – отозвался ариец.
– И что? – насмешливо спросил медик, – Она сейчас встанет и побежит?
Ариец ничего не ответил, зато нагло сел со мной рядом. Я понял, что он на работе. А я просто живу. И я имею право быть собой, и он его имеет. Ну и пусть имеет.
Полагалось спросить, что с Багирой. Просто сказать эти слова – «что с ней», и дальше все пойдет по-накатанному. Я было раскрыл рот, но Бог подал знак – Багира открыла глаза.
Она была не то, чтобы красавицей, но я сделал ее такой. Я многих сделал красавицами, пользуясь исключительно русским языком: я дал Багире понять, что она красивая. Я говорил ей, что в ней много женщины. Что она такая, как мне нужна, даже рост у нее такой. Что мне хорошо, когда она рядом. У нее черные волосы, не крашеные, а натурель в стиле «кошачь». Этот стиль мы с ней сами придумали, оторвав кусок от «кошачьих». Она и впрямь была Багира. Я не сказал ей, что в оригинале у Киплинга Багира – мужчина. Мне не был нужен мужчина, я долбаный натурал.
Багира открыла глаза. Они были теплые, окруженные потекшей краской. Кажется, это называется глупейшим словом «тушь». Вроде как деревенский лапоть пошел в пожарные, а команду «туши!» произнести не могёт.
– Витя, – сказала Багира, изрядно удивившись сквозь боль, – привет. Это ты?
И улыбнулась. Увидев меня, она словно воды попила, настолько ей полегчало. Всё хорошее, что я ей говорил, она возвращала глазами. Кстати, именно я сделал ее глаза теплыми. Это случилось, когда она как-то раз попросила: «поцелуй меня». Я поцеловал, и ее глаза навсегда потеплели. Наверное, я колдун.
– Привет, Багира, – сказал я, – Это я.
– Привет.
– Если я возьму тебя за руку, будет легче? – спросил я.
– Легче, – сказала она.
Я взял ее за руку. Попробовал понять по теплу, что случилось. Мы, люди, часто тупим, не вовремя стараясь заглянуть в то, что было. Я не исключение.
Рука ее была теплая, потому что случилось не страшное. Багира шевельнула пальчиками. Они были маленькие, как у всех женщин, что мне нравились. А у мамы были большие? Не помню, надо же.
– Тебе сказать, что все будет хорошо? – улыбнулся я.
– Ну скажи-и, – улыбнулась она в ответ.
– Все будет хорошо, – сообщил я Багире.
Она хихикнула, но глазки закрыла, потому что где-то ей все-таки было больно.
– Где больно? – спросил я.
Она открыла глаза. Тушь снова начала таять и растворяться, маскируя чувства. Когда она выздоровеет, скажу ей, что с потекшими глазами она была тоже красивая.
– В голове, – сказала Багира, – Меня толкнули, Витя. Ударили сзади, сказали… крикнули, что я… на букву «бэ».
Мне не понравилось, как она это все говорит. Не в том смысле, что врет. А в том, что почему-то… почему-то мне все равно не верится. Словно она что-то другое хотела сказать, но передумала.
– Ага, – сказал ариец,