Безвинных чурно близили, рядясь
В невест богожеланных одеянья,
А сами не свершали отродясь
Хотя бы милосердного деянья.
Их бросим безнадежно пресмыкать
Черемы скользких теней, до четвергов
Пиры оставим, вежды не смыкать
Равно о блудном скопище извергов
Нам ныне и восприсно, отложить
Рассказ велит холодное раздумье,
Нельзя мертвым надеяться и жить,
Сейчас безумных тварей скудоумье,
Стенающихся панночек инцест,
Блядей кровосмешение дурное
На миг хотя забудем, тех невест
Страшит прикосновение земное,
Молчать им должно с вишнями во ртах,
Глотать еще сиреневые брашна,
О наших чудодейственных листах
Сребриться, буде адница бесстрашна.
Блеск гасит этот свет и тот, в пустых
Античных рифмах пестуется атом,
И в нетях выступает разлитых
Полынь золотогорьким суррогатом.
У Ра корона – мертвая петля,
Всебледный огнь увечного дозора
Сжигает елисейские поля,
Некрополи пред очесами, Кора.
Воздушный Акрополь, за коим нет
Ни грез, ни яви, чернь сию стращая,
Зардит ль, царица мира, в червный цвет
Сотленные эпохи обращая.
АРХАИЧЕСКИЕ ОПУСЫ
Семнадцатый фрагмент
Как иссохнет багрец – кровь зачерпни мою,
Светлый Господь, поставь юродивые меты,
Не спасти и Крестом огнь-братию сию,
Указуют шляхи нам в инакие светы.
Аще ляжет Звезда, запируем и там,
Не хватило на всех нас лазори Господней,
Прибили царичей ко еловым щитам,
Наспех внесенным вверх из подвальцев исподней.
Ах, я ели всегда паче смерти любил,
В новогоднем чаду век просиживал зимы,
Рождество ни одно и теперь не избыл,
Глянут как чернецы – белью будут язвимы.
И теперь юродной вопиявший молчит
И пристали давно ангелки черневые,
Не дождаться трубы, Сыне мой воскричит,
Буде могут изречь на Суде неживые.
И хотели спастись, и хотели бежать,
Но младенцев и тех различили по крови,
Принялася тогда Смерть неплодная жать
Серпней пажити, нам изъясняться в любови.
Ведал как упастись, дотянул бы деньки,
Но по лотосам вдоль не прошелся из серы,
Сожимаю в перстах недород-волошки,
Для сыночка оне, для Михалки, химеры.
Говорила, спасешь из исподней любой,
Да, нелюба, сама христарадно сгубила,
Разве усны, слезясь, посквернила божбой,
Гвоздевое сребро так в распятие вбила.
Наискось зашили мой порубленный лик,
Ничего от него и досель не осталось,
Только лежа в гробу аз предстал всевелик,
Лишь во гробушке тех нищих яствий