Аня смутилась. Ей почему-то показалось неловко говорить с папой о Федьке. Неловко и стыдно. Будто это она виновата, что о нем скоро два года как нет вестей. Да она и не могла отделаться от мысли, что всё произошло из-за нее. Конечно, она случайно стала пешкой в большой игре и в серьезных разборках, и она бы просто погибла – нужно было не делать ничего лишнего, промолчать и вести обычное расследование. Ведь Федька еще при царе Петре поклялся Марку Альфению, что пока он в большой человеческой игре, никто не узнает о вампирском племени. Он одиночка, как стал упырем – история не вполне ясная ему самому. И на этом всё.
А Федька впрягся – по-другому не скажешь. Тут Аню успокаивало только то, что возможно решающим моментом стало не пылкое чувство к ней лично, а уважение и преданность Федьки к ее отцу. Очень уж не хотелось быть единственной крайней сливной кнопкой во всей этой истории. А вот самурайская верность – это другое. Это успокаивало…
Но как же она сама тосковала по Федьке! И вот тут стыдно было снова – за то, что не идет против всех остальных, что вежливо беседует с Марком об отстраненных вещах, чуть ли не о погоде. Что не роет землю Рима, чтобы найти и разбудить Федьку, который теперь, выйдя из большой игры, выведен и из жизни – спит с кинжалом в сердце, как Дракула в старом дрянном кино.
Новостей… Каких? Знаешь, пап, его тут пару недель назад откопали. Забежал на вечерок чайку попить, просил привет передать. Где сейчас шляется – неизвестно. Только вот прислал открытку со сказочного Бали.
– Нет, пап. Я бы сразу сказала. А я правильно поняла, что раз ты здесь со своими мальчиками, то твоя служба подключилась к расследованию официально?
– Правильно. Но я сюда откровенно напросился. Отпустили, потому что ты все-таки влипла. И! – командирский приказ, отцовский наказ – ты с этого момента официально в расследовании не фигурируешь.
– Интересно, как это не фигурирую, когда фигурирую?
– Ты чудом смогла защитить себя в этот раз.
– Если даже чудом – ты думаешь, что вычеркнув мое имя из протоколов, ты заставишь гадов из этой фирмы забыть о моем существовании?
– Это точно не повредит. Но то, что ты видела и знаешь, безусловно, будет принято во внимание.
– А-а, – протянула Аня.
– Не строй рожи. Вероятно, твоя подруга – не первая и не последняя. Один раз я уже тебя впутал. Ты помнишь, чем все закончилось.
– Тем, что меня теперь трудно убить?
– Трудно, но не невозможно. Знаешь, сколько раз я Федьку из передряг израненного вытаскивал. Федьку! А ему четыреста пятьдесят лет было.
– Не было, папа. Он еще жив и вернется.
– Конечно, вернется, – согласился Андрей Павлович, опомнившись от оговорки. Прежний запал схлынул. – Конечно. Но заметь себе, четыреста пятьдесят лет жизни, из них триста – работы в различных спецслужбах. Это серьезный багаж. Не то что у тебя. Так что даже не спорь.
– Ладно, спорить не буду.
– Аня…
– Да?
– Не лезь