Она снимает куртку, идет к мойке, выпивает стакан воды. Выключая на кухне свет, бросает взгляд в гостиную. С дивана доносится ровное дыхание вперемежку с легкими похрапываниями на два голоса. После некоторых уговоров Сигрид убедила Марике разделить с ней тесное пространство и теперь расплачивается, чувствуя на затылке пару ног с накрашенными ногтями.
Секунду Карен стоит на пороге, потом закрывает дверь. Осторожно, чтобы никого не потревожить, поднимается по скрипучей лестнице.
6
Карен Эйкен Хорнби быстро глядит на приборную доску и сворачивает на шоссе. Без четверти семь, не больше, выехала она, конечно, на час позже, чем собиралась, но, проспав лишний часок, чувствует себя на удивление отдохнувшей. После целой недели оттепели дороги свободны от снега и льда, а на второй день Рождества, вдобавок в этакую рань, о движении на дорогах даже говорить не приходится. Если в Турсвике повезет с паромом, она, пожалуй, будет в Люсвике на Ноорё еще до обеда.
Она включает радио и тотчас протягивает руку, чтобы переключить канал, потому что из динамиков льется мелодия, предваряющая церковную утреню. Секунду-другую крутит верньер, находит мало-мальски приемлемую музыку, прибавляет громкость и откидывается на спинку сиденья. Барабанит пальцами по рулю в такт вступительному риффу “Start me up” и прибавляет скорость, во весь голос подпевая Мику Джаггеру.
Ее обуревает ощущение свободы. Два месяца вынужденного безделья, безвылазного сидения дома с больным коленом, последствиями переломов ребер и тяжелого сотрясения мозга будили мысли и чувства, которые зачастую нагоняли тоску, а порой и пугали, не давая по ночам уснуть. За считаные месяцы ее устоявшаяся жизнь в корне переменилась. Монотонное существование с долгими рабочими днями, отдельными посещениями местного паба и одинокими вечерами дома сменилось постоянным присутствием других и растущим ощущением нашествия посторонних. Сигрид избегает собственного дома, но не хочет привлекать к этому внимание, а как долго рассчитывает оставаться Лео, они вообще никогда не обсуждали. Сама Карен не спрашивала, опасаясь ответа, каков бы он ни был. Она больше не одинока. И даже не знает, хочется ли ей одиночества.
Который месяц уже дом полнится не только ее звуками. Кто-то звенит на кухне посудой, кто-то наполняет ванну, из садового домика через двор долетает музыка. В соседней комнате кто-то разговаривает. И запахи. Свежий кофе, заваренный не ею, еда, тоже приготовленная не ею, пот, опять же не ее, аромат шампуня от чьих-то свежевымытых, еще не просохших волос. Присутствие других. Мелкие укольчики счастья. И безумный страх, когда она не успевает защититься. Постоянное напоминание, что когда-то она все это имела, а потом потеряла. С какой легкостью можно снова все потерять.
Звонок Юнаса Смееда стал спасительной соломинкой. Измученная бездельем, она радовалась возвращению к работе, будто желанному отпуску. Конкретная