по самым сложным дорогам, а поскольку мисс Бернс не хотела, чтобы ее навыки хождения в Альпах подвергли сомнению, она шла за мной, красная как свекла; с кончика ее носа капал пот. Когда мы приходили на место, она садилась, как бы желая проникнуться красотой пейзажа, и открывала свою папку, сильно пахнущую английской кожей, чтобы запечатлеть его в своей художественной манере. Но поскольку рисуя она рассказывала мне о Пик-дю-Миди в Пиренеях, о Монблане или Везувии и воспоминания мешали ей увидеть и понять то, что было у нее перед глазами, гувернантка возвращалась к своим притупившимся скалам, острым деревьям и фантастическим аркам, служившим ей точкой отсчета. Понемногу, делая вид, что тоже рисую, я отдалялась от нее и в одиночестве углублялась в ущелья, стараясь найти что-нибудь, еще не изученное мной, или пряталась за выступом скалы в укромном уголке, чтобы насладиться природой и спокойно помечтать. Мисс Бернс мало беспокоили мои исчезновения. Вернувшись час или два спустя, я обнаруживала, что она заснула от усталости в некрасивой позе или торопливо прячет в сумку роман, который читала украдкой. Мне интересно было узнать, что она читает, и пару раз, незаметно приблизившись, я смогла пробежать глазами несколько строк, глядя ей через плечо. Отчасти соблазн запретного плода, отчасти каприз избалованной девочки побуждали меня потихоньку проникать в ее спальню и брать один из томов, которые мисс Бернс уже прочитала, в то время как она брала с собой на прогулку (тоже тайно) следующий том. Я прятала свою книгу в корзинку, и как только гувернантка начинала рисовать, убегала, уверенная, что скоро она примется за чтение. Это обязательно случалось, и таким образом мы обе, таясь друг от друга, разделенные кустом или овражком, поглотили огромное количество романов.