Мисс Эйгер Бернс была сорокалетней девицей, ужасно некрасивой; с первого же взгляда она вызвала у меня антипатию и отчуждение. Даже сегодня мне было бы сложно проанализировать ее характер: возможно, в нем не было ничего определенного. Мисс Бернс представляла собой не личность, а скорее продукт общества; это была монета, имевшая лишь условную стоимость и истертая частым прикосновением пальцев, из-за чего уже нельзя различить чеканку. Кажется, эта особа была из хорошей семьи и в ранней молодости испытала много разнообразных несчастий. Все это повлекло за собой жизнь в безденежье и зависимости, в полном подчинении формальным правилам общества. В сущности, мисс Бернс уважала лишь видимость, и если не противилась ничему, то лишь потому, что у нее уже не было на это сил. Утомление читалось в ее бесцветных глазах, апатия – в длинных худых руках, всегда беспомощно свисавших вдоль тела; уныние слышалось в глухом голосе и замедленной речи. Но под этой увядшей внешностью таились гордость принцессы, лишившейся трона, и, возможно, воспоминание об огромном разочаровании. Единственно живым в ней было воображение, но это были смутные, нелепые фантазии, какие-то беспорядочные бесцветные мечтания. Короче говоря, из всех ее пор сочилась скука – мисс Бернс испытывала ее сама и внушала другим.
Гувернантка не научила меня ничему стóящему, хоть и отняла много времени. Ее уроки были длинными, скучными и сумбурными. Под предлогом строгой пунктуальности она абсолютно не заботилась о моих успехах. Главным для нее было заполнить свое и мое время регулярной, бесполезной, нудной работой. Ей было достаточно того, что уроки проводились вовремя. Поскольку мисс Бернс, насколько было мне известно, никого и ничего не любила, она влачила свои дни, вялая и разочарованная, внешне полностью смирившаяся, но внутренне протестующая против всего и вся.
Из всего, чему она должна была меня научить, я освоила лишь английский. Итальянский я знала лучше ее. Фрюманс обучал меня итальянской грамматике в сопоставлении с латинской, и я отлично усвоила все правила. Благодаря южному акценту, который постоянно был у меня на слуху, правильное произношение давалось мне легче, чем мисс Эйгер с ее британским пришепетыванием и неисправимой интонацией. Она преподала мне также основы музыки, но сухость ее игры заставила меня возненавидеть фортепьяно. Гувернантка писала акварелью с глупой отважностью, зная наизусть правила, но применяя их невпопад. Скалы у нее получались слегка округлыми, деревья – немного заостренными, вода всегда была одинаково голубой, а небо – розовым. Рисуя озеро, мисс Бернс не могла не поместить туда лебедя, а если изображала лодку, в ней неизменно