После ужина я добрался до своей комнаты и, лишь сомкнув веки, тут же уснул.
* * *
Утром мы пошли в магазин в пяти блоках на восток, огибая баррикады. Их возвели поперек улицы на каждом перекрестке, слепив из кусков асфальта, старых досок и веток поваленных манговых деревьев.
На тротуарах при этом оставалась брешь. Йоа объяснила, что люди утром расчищают проходы, а ночью снова перекрывают, защищая подъезд к домам. Когда-то Никарагуа была самым безопасным уголком в Центральной Америке, а сейчас приходится выживать, – закона нет, действуют правила джунглей.
– На улицах опасно, – сказала она, – гвардейцы, воры, мародеры, – она огляделась по сторонам, – особенно, гвардейцы.
Затем, понизив голос, добавила:
– Устраивают обыски средь бела дня, бьют прикладами, а некоторых увозят на окраину города. Ты вообще со своим акцентом никуда не суйся, не попадайся людям на глаза. Я видела, ты делаешь заметки, – не пиши на улице. Примут за журналиста, плохо будет.
Мы приблизились к очередному завалу из веток. Мулатка прошла первой через оставленную на тротуаре брешь. На Йоа была футболка с вышитыми цифрами «1979» и облегающие джинсы с высокой талией. Мне нравилась ее подтянутая, жилистая фигура – совсем не похоже, что она рожала.
Я спросил, занимается ли она спортом.
Йоа остановилась и посмотрела на меня:
– Надо спешить, а то магазин закроется – они работают час-два от силы.
Я кивнул, и больше не донимал расспросами.
Магазин находился на углу, рядом с древним грузовичком Форд, который был еще на ходу. Мулатка сказала, чтобы я оставался здесь, в тени:
– Если поймут, что ты не местный, – цены заломят втрое. А то, глядишь, и донесут в полицию.
Я согласился, и полез в карман за деньгами, достав пару сотен кордобас. Йоа округлила глаза: мать твою, но ло муэстрас! Не показывай деньги на улице!
Я тут же спрятал купюры.
Она вошла внутрь, растворившись в сенях магазина, а я остался под козырьком – облокотился на прохладную глинобитную стену, чтобы немного остудиться.
В скверике через дорогу я приметил двух латиносов. Они сидели на скамейке, положив на колени зачехленные мачете, и наблюдали за мной.
Затем на улице появился плешивый пес – тот самый, с которым я столкнулся накануне. Он бежал по тротуару с открытой пастью, капая слюной, и прихрамывая на заднюю лапу.
Внимание латиносов переключилось на пса. Но, проводив того взглядами, они снова синхронно повернули головы в мою сторону.
А я осторожно косился в ответ. Поля шляп отбрасывали на смуглые лица черную полоску тени, в глубине которой было не различить глаз. Зато солнце ярко подсвечивало черные усы, напряженные губы и худые подбородки.
Глядя на этих латиносов, я поймал себя на мысли, что мне полегчало. Подобное разглядывание незнакомцев помогало забыть