– Дядя? – неожиданно сорвалось с моих губ помимо желания. – Вы – дядя? А как же мундир и ордена, которые я видела на портрете?
Он сначала не понял, что я у него спрашиваю. Но разобрав, в чем дело, весело и громко рассмеялся своим густым, басистым голосом.
– Так вот оно что! – добродушно произнес он. – Тебе орденов и звезду захотелось? Ну, ордена и звезду я дома не надеваю, девочка. Уж извини, они у меня в комоде лежат до поры до времени. Если будешь умницей и скучать у нас не станешь, я тебе их тогда и покажу, так сказать, в награду…
С этими словами он приподнял меня и крепко расцеловал в обе щеки.
Дядя мне сразу понравился. Он был такой ласковый, добрый, что меня невольно тянуло к нему. К тому же он доводился родным братом покойной мамочке, и это еще более сближало меня с ним. Я уже была готова броситься ему на шею и расцеловать его милое улыбающееся лицо, как внезапно надо мной раздался шипящий голос моего нового неожиданного врага – Матильды Францевны.
– Не очень-то ее ласкайте, Herr General[6], она очень гадкая девочка, – заговорила гувернантка. – Всего только полчаса как у вас в доме, а уже успела наделать много дурного.
И тут же своим противным голосом Матильда Францевна пересказала все то, что случилось до прихода дяди и тети. Дети подтвердили ее слова. И никто из них не сказал, почему все так случилось и кто настоящий виновник происшедших бед. Во всем оказалась виновата только Лена, одна только Лена…
«Бедная Лена!.. Мамочка, зачем ты покинула меня?»
По мере того как немка рассказывала, лицо дяди становилось все сумрачнее и печальнее и тем строже и холоднее смотрели на меня глаза тети Нелли, его жены. Осколки разбитой вазы и следы от мокрых калош на паркете вместе с растерзанным видом Толи – все это говорило далеко не в мою пользу.
Когда Матильда Францевна закончила, тетя Нелли строго нахмурилась и сказала:
– Ты будешь непременно наказана в следующий раз, если позволишь себе что-либо подобное.
Дядя посмотрел на меня грустными глазами и заметил:
– Твоя мама в детстве была кротка и послушна, Лена. Мне жаль, что ты так мало похожа на нее…
Я была готова заплакать от обиды и горечи, броситься на шею дяде и рассказать ему, что все это неправда, что меня обидели совершенно незаслуженно и что я далеко не так виновата, как объяснили ему сейчас. Но слезы душили меня, и я не могла выговорить ни слова. Да и к чему было говорить! Мне бы все равно не поверили…
Как раз в эту минуту на пороге залы появился лакей в белых перчатках, с салфеткой в руках и доложил, что кушать подано.
– Иди сними верхнюю одежду, вымой руки и пригладь волосы, – приказала мне строгим голосом тетя Нелли. – Ниночка проводит тебя.
Ниночка с неохотой оторвалась от матери, которая все еще обнимала свою любимицу. Сказав мне сухо «пойдемте», девочка повела меня в глубь дома целым рядом светлых, красиво убранных комнат.
В просторной детской, где стояли три совершенно одинаково убранные кроватки, она