Я обомлела. Страх охватил меня. Не знаю, что бы сталось со мной, если бы Никифор Матвеевич не вмешался в это дело и не заступился за меня.
– Полноте, сударыня, не пугайте ребенка! Видите, девочка сама не своя от страха, – проговорил добрым голосом мой защитник. – И то сказать – не виновата она. Сама в расстройстве. Наскочила нечаянно, уронила вас, потому что за дядей спешила. Показалось ей, что дядя идет. Сиротка она. Вчера в Рыбинске мне ее передали с рук на руки, чтобы к дяденьке доставить в Петербург. Генерал у нее дяденька… Генерал Иконин… Фамилии такой не слыхали ли?
Едва мой новый друг и защитник успел произнести последние слова, как с клетчатой дамой произошло что-то необычайное. Голова с клетчатым бантом, туловище в клетчатой накидке, длинный крючковатый нос, рыжеватые кудельки на висках и большой рот с тонкими синеватыми губами – все это запрыгало, заметалось и заплясало в каком-то странном танце, а из тонких губ стали вырываться хриплые, шипящие и свистящие звуки.
Клетчатая дама отчаянно хохотала во весь голос, выронив свой огромный зонтик и схватившись за бока, будто у нее сделались колики.
– Ха-ха-ха! – выкрикивала она. – Вот еще выдумали! Сам дяденька! Сам, видите ли, генерал Иконин, его превосходительство, должен явиться на вокзал встретить эту принцессу! Знатная барышня какая, скажите на милость! Ха-ха-ха! Нечего сказать, разодолжила! Ну, не прогневись, матушка, на этот раз дядя не выехал к тебе навстречу, а послал меня. Не знал он, что ты за птица… Ха-ха-ха!!!
Не знаю, долго ли еще смеялась бы клетчатая дама, если бы, снова придя мне на помощь, Никифор Матвеевич не остановил ее.
– Полно, сударыня, над дитятей неразумным потешаться, – произнес он строго. – Грех! Сиротка барышня-то, круглая сирота. А сирот Бог…
– Не ваше дело. Молчать! – неожиданно закричала, прервав его, клетчатая дама, и смех ее сразу пресекся. – Несите за мной барышнины вещи, – добавила она несколько мягче и, обернувшись ко мне, бросила вскользь: – Идем. Нет у меня лишнего времени с тобой возиться. Ну, поворачивайся! Живо! Марш!
И, грубо схватив меня за руку, потащила меня к выходу. Я едва-едва поспевала за ней.
У крыльца вокзала стояла щегольская пролетка[1], запряженная красивой вороной лошадью. Седой кучер важного вида восседал на козлах.
– Степан, подавай! – крикнула во весь голос клетчатая дама.
Кучер дернул вожжами, и нарядная пролетка подъехала вплотную к самым ступеням вокзального подъезда.
Никифор Матвеевич поставил в экипаж мой чемоданчик, потом помог взобраться клетчатой даме, которая заняла все сиденье, оставив для меня ровно столько места, сколько потребовалось бы, чтобы поместить на нем куклу, а не живую девятилетнюю девочку.
– Ну, прощайте, милая барышня, – ласково