Номбеко удалось оттуда вырваться – единственной из всех. Она оставила свою лачугу – раз и навсегда.
Но не успела добраться до центра Йоханнесбурга, как оказалась под колесами «опель-адмирала».
«И это всё?» – подумала она, проваливаясь в беспамятство.
Но это было не всё.
Глава 2
О том, как в другой части света все изменилось с точностью до наоборот
Номбеко попала под машину на другой день после своего пятнадцатилетия. Но выжила. Так что все обернулось к лучшему. И к худшему. Но главное – переменилось.
В число людей, которые в дальнейшем свалятся ей на голову, Ингмар Квист из шведского Сёдертэлье, что в девяти тысячах пятистах километрах от Соуэто, не входил. Тем не менее его судьба ударила по судьбе Номбеко со всего своего размаха.
Трудно сказать, когда именно у Ингмара поехала крыша, поскольку начиналось все исподволь. Но к 1947 году стало ясно, что уехать она успела довольно далеко. И что ни он, ни его жена не желают понимать, что случилось.
Ингмар с Хенриеттой поженились, когда чуть ли не на половине земного шара еще бушевала война, и перебрались на маленький лесной хутор километрах в тридцати южнее Стокгольма.
Он был мелким служащим, она – работящей портнихой-надомницей.
Их первая встреча произошла перед залом номер два городского суда Сёдертэлье, где разбирался конфликт между Ингмаром и отцом Хенриетты, начавшийся с того, что первый написал метровыми буквами на здании местного отделения Шведской коммунистической партии «Да здравствует король!». Коммунизм и королевский дом вообще-то не то чтобы ходят в обнимку, поэтому сыр-бор разгорелся уже на рассвете следующего дня, когда надпись обнаружил главный коммунист Сёдертэлье – папа Хенриетты.
Ингмара задержали более чем оперативно, поскольку, совершив свой подвиг, тот улегся спать на скамейку в парке неподалеку от отдела полиции – с кистью и краской в охапке.
В суде-то и проскочила пресловутая искра – между ответчиком Ингмаром и свидетельницей Хенриеттой. Что отчасти объяснимо тягой к запретному плоду, но главное, Ингмар был такой… живой… в отличие от ее отца, который только тем и занимался, что ждал, пока вот это все само собой не рухнет в тартарары: тут-то они с коммунизмом и восторжествуют – по крайней мере в Сёдертэлье. Революционером отец был всегда, но 7 апреля 1937 года его убеждения получили подкрепление в виде обиды и подозрительности: в тот день он подписал заявку на регистрацию радиоприемника, оказавшуюся девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девятой. А на другой день все поздравляли с миллионной заявкой портного из Худиксваля, что в тридцати трех шведских милях от Сёдертэлье. Портному досталась не только слава (его позвали на радио!), но и памятный серебряный кубок ценой в шестьсот крон. А отцу Хенриетты – шиш с маслом и более ничего.
От этого удара он так и не оправился, окончательно утратив способность (и прежде довольно ограниченную) смотреть на вещи с юмором,