– Другие мужчины лучше слушают тех, кто не совсем брит. Так люди устроены.
– Ох уж эти ваши человеческие глупости, – сказала Зена и закатила глаза, правда выглядело это так, что от картины почти вращающихся глазных яблок в полупрозрачной голове можно было сойти с ума.
У Дориана только дернулся уголок губ.
– Я даю тебе двенадцать часов, – внезапно сказала Зена. – Через двенадцать часов ты должен вернуться и доложить что сделал. Там я решу, достоин ли ты этой самой недели.
– Благодарю, госпожа, – тут же ответил Дориан, склонил на миг голову и быстро поднялся на ноги.
– И учти: ты должен быть здесь вовремя и если окажешься не брит – накажу так, как еще никогда не наказывала! – зачем-то постукивая пальцем по воздуху, сказала Зена.
– Я все понял, госпожа, – ответил Дориан и, схватив свою рубашку, быстро вышел, с трудом не переходя на бег, потому что из этой комнаты ему хотелось бежать.
Он торопился еще и потому, что двенадцать часов значили лишь десять, из которых надо выкроить хотя бы три часа на сон, потому что по возвращении поспать она не даст. Сорок минут на дорогу туда. Сорок – обратно. Главное по дороге не перепутать подземный коридор. Не забыть расположение всех камер и успеть побриться.
Он так долго ждал этого момента, что теперь суетился. Три месяца неотлучно возле нее. Да участь новичка в клане Камней была приятней, и плевать на цепи и плеть надзирателей. Если бы не эта женщина на ЗиПи3, едва ли у него был хоть какой-то шанс. Все у Зены было под контролем, но он все равно запоминал все камеры и повороты.
Еще три шага, поворот. Застегнув последнюю пуговицу, он выдохнул. Ему нужно было успокоиться. Отбрасывая от лица волосы, он бросал словно случайный взгляд в тот угол, где должна быть камера и едва не ругался вслух, понимая, что ее не видно, а ведь он так рассчитывал, что здесь будет старая примитивная техника, которую сложно не заметить. Теперь по всему выходило, что у него нет ничего, кроме памяти.
«Тебя учили помнить все, – напоминал он сам себе. – Ты должен ничего не перепутать, не облажаться и не заслужить награду. Вдох. Выдох. Пошел».
Дыхание получилось рваным и совсем не успокаивающим, но приказной тон собственной мысли действительно успокаивал. Главным было не заслужить награду. Зена почему-то считала, что высшей мерой ее ласки и благоволения может быть только минет. Дориан даже видел, как совершенно чокнутые ее почитатели действительно приходят в восторг, а ему всегда было страшно видеть ее синие губы возле своего члена. Казалось, что она клацнет мраморными зубами и откусит, оторвет, отгрызет его для забавы. Если уж она заглатывала его глубоко, становилось даже трудно дышать от прикосновения к металлу где-то за тонким слоем силикона.
Много раз он умолял свое тело просто не подчиняться. Гребаный член мог бы просто не вставать, но она не ласкала, она просто брала за яйца и била куда-то током так, что член поднимался и твердел, несмотря