Но предвоенные и военные годы оказались для нее совсем не благостными: дедушка, командированный из учителей на ответственную работу в районную газету, был арестован ночью на глазах детей и беременной жены. Увезли деда в Вологду, где он и сгинул. Трудно представить, как моя бабушка – жена «врага народа» – перенесла голодное время, поднимая на ноги троих детей (все выросли и тоже стали преподавать). В конце пятидесятых пришло письмо с гербовой печатью; в нем сухо сообщалось, что дед погиб в 1937-м и посмертно реабилитирован. Вскоре «реабилитировалась» и бабушка, – она оказалась единственной на советском Севере учительницей, у которой на пришкольном участке выросла «хрущевская» кукуруза. Обогревали южную поросль кострами и, наверное, собственными телами – иначе объяснить, как это аграрное чудо сумело выжить, невозможно. Бабушку вызвали в Кремль и вручили орден «Знак Почета». По большим семейным праздникам она доставала его из кованого железного сундука и показывала внукам.
Бабушка Люда и на пенсии занималась общественными делами: была народной заседательницей в товарищеском суде, где профессионально воспитывала провинившихся, а заодно и всех присутствующих в зале.
Когда дети разлетелись, она куковать не стала: подобрала потихоньку спивавшегося участника войны Григория Вони-фатьевича Полякова, бухгалтера по профессии, продала дом в деревне и вместе с ним переехала в Кичменгский Городок.
Нового ее мужа мы звали «дядей Гришей». Он был поразительно похож на Брежнева: густые брови, душевный голос и даже покашливание – все, как у Генерального секретаря.
До глубокой старости все тяжелые работы по дому выполнял он: плотничал в мастерской, пилил и колол дрова, латал крышу, растапливал баню – всего не перечислить. Лишь вечером, сидя во главе стола, дядя Гриша мог себе позволить выпить немного «пуншу», и тогда все вокруг замирало – все ждали очередного рассказа из его богатой на события жизни. Только о войне он вспоминать не любил. Изредка, уступая нам, грустно задумавшись, медленно пересказывал один-два совсем не кинематографических эпизода (бабушка в это время подкладывала нам свои изумительные по вкусу пирожки с луком).
О столе, точнее, о том, чем был богат бабушкин стол, можно рассказывать часами. Кажется, все свое душевное тепло она пыталась передать нам, угощая самыми вкусными на свете яствами. Тепло шло отовсюду: от русской печки, стоявшей в прихожей (и по совместительству, столовой); от самовара, кипяток в котором, кажется, не остывал и не кончался никогда; от горшков, от ухватов, от поленьев, а самое главное, от бабушкиных глаз, переполненных любовью. Эти глаза я помнил с младенчества, – ведь