Сего, мы вдвоем творили, я и ты одна
Кисть брала и рисовала слезы
На щеках моих, а в душе холодная война.
Всё грудой свалено, ничто не сменит позы
И манит свобода смертная высота окна.
Ты была юна, но кто состарил твои мысли?
Не содрать ту корку черствую сомнений,
Словно старуха, разочаровавшаяся в жизни.
Какой лжец лукавый, создатель ложных мнений,
Лжепророк тебя испортил, кто? – были
У меня вопросы, и я преподал тому урок
Морали, речью бы отсек его пороки
Кои породили книги сумасбродные, порок
В злобе их неправедных трудов истоки.
Их читатели жестоки, взводят критики курок.
И люди молодые обманом тем живут.
Не хорошо судить, в них пониманье есть
Где плохо, а где хорошо, но ныне лишь жуют
Коровай, что им на блюде подают, теряя честь.
Вериги с возрастом себе куют.
Но раньше, где было ваше разуменье?
Мой мир, ты вне пространств времен.
Для созерцанья душа моя ищет возвышенье.
В себе я от мира освобожден.
И в творенье я обрел высвобожденье.
О чем ангелы, вы поете?
Какова станется любовь, взаимной, безответной?
Какую весть вы гонцами мне несете?
Реальностью обрадуете или сказкой несусветной.
На чьих крылах меня вы унесете
Для высот или падений.
Этот дар словесный хуже словоблудства
Для судеб разрешений.
Начертанное имя, эти постоянные безумства,
Орудья пыток для ушедших поколений.
Я пишу
Книгу, но для чего эта великая словесность?
Ибо этим игом буквенным я жизнь свою крушу.
Горе поэта его свобода, честность.
Я от правды умираю, я от нее умру.
Слабеет вера, нет желания творить,
Когда талант использован не в меру.
Безумьем любви душу я стал травить.
Пусть так, не познать чужую веру.
И чашу чужого безумства не испить.
Слова всего лишь, письма, что терзают
Мои чернила или то дурман осенний.
Но иногда и строчки благость излучают.
Сколь и души, сколько слов, столько мнений.
Однако чувства всегда возвышены, свергают
Гнев, ибо любовь всесильна.
Ласка нежности сильна, лед отчаянья могуч.
Стихии не стихают, бедствие всемирно.
Но сердце, куда направишь ты скопленья туч?
Творец наблюдал за выбором нашим неотрывно.
Судьбу слагая из мыслей наших, дел,
В сокрушенье наших тел и душ.
Но я гордец, мирозданье менять посмел.
Орудиями преобразованья мне стали перо, тушь.
Я с неба твоего свержен был, вниз летел
Всё растратил из-за сомнений и гордыни.
Поверженный лежу в прахе своих творений.
Картины гниль, а бумага подобна тине.
Словно в могиле грешных дерзновений.
Арина,