Но пока он еще стоит, думаю, пока еще сам держится на ногах, надо мне продолжать завязывающий диалог. И я продолжил.
«Меня Розовский зовут, – стал знакомиться я. – Хотя близкие люди кто Розиком называет, кто еще как. А один так вообще «лапулей» повадился меня звать. Но его даже в расчет брать не надо, он совершенно неадекватный. Мудила, одним словом».
– Это ты о ком? – поинтересовался Инфант. – Я думал, я один тебя «лапулей» называю. А оказывается, еще кто-то.
Тут я развел руками, вздохнул. Ну ничем этого Инфанта жизнь пронять не могла. Непробиваемый он, как какой-нибудь броненосец «Потемкин». Твердыня, одним словом.
– «А ваша дочь, Евгения, – продолжал я, – та вообще много разных имен для меня придумала. И использует их теперь по-разному, в зависимости от ситуации».
Здесь бы мне, понимаю я, неплохо было бы встать и пожать ему руку, родителю этому. Глядишь, прикосновение моего разогретого сном тела и вывело бы его из шокового клинического состояния. Но, повторю, не мог я встать. Так и продолжал лежать, натягивая на себя простыню, так и говорил оттуда – с узкой, односпальной его кровати. А может, с кровати его жены. А он продолжал стоять остолбенело и не отвечал ничего – видимо, заклинило у него что-то. Либо в челюстях, либо в мозгах.
«Я вчера задержался здесь, в вашей квартире, – продолжал пояснять я. – И Женя мне любезно разрешила остаться».
Он не шевелился, видимо, я плохо объяснял.
«Потому что поздно уже на улице было. Поздно и слишком темно».
Но он все стоял и молчал, и в принципе я понимал, чего именно он от меня ожидает. Он ожидал, что я вот сейчас встану, соберу немногочисленные нательные вещи и отчалю по своим делам в зрелый уже день. Да я бы и сам с радостью, только вот я не мог встать и не мог отчалить. Во всяком случае, самостоятельно.
– А чего ты не попросил его принести твои вещи из другой комнаты? Ну хотя бы трусы? – предложил новый выход из положения Инфант. Который снова подтверждал догадку, что он непробиваемый броненосец.
– Да потому что не хотелось мне, чтобы в его сознании возникли ненужные подозрения, – пояснил я. – Например, почему трусы оставлены в комнате его дочери? Что это я там делал без них? Уж не то ли самое? Ведь понятно, что разные папаши разных дочерей по-разному к таким своим подозрениям относятся. И по-разному реагируют на них. Что опять же могло привести к ненужным эксцессам.
Итак, родитель продолжал стоять, и заморозка с остекленелостью просто утолщалась в нем прямо на глазах. Как будто он Кай в царстве Снежной королевы. А я по-прежнему пытался