– Живем, Егорка.
– Живем, батя. Куда денемся.
Таким образом, смотрины удались, родительское благословение было получено без лишних вопросов и занудных нравоучений о долге, совести и чести. Весь набор у Егора имелся еще с восьмого класса, когда пришлось ему в одиночку вытаскивать из полыньи соседского пса дворовой породы. Домой пришел насквозь мокрый, замерший, в одном сапоге, второй утопил в ходе спасательной операции, за что героически снес строгий бабушкин выговор и два удара кухонным полотенцем по спинной диагонали. Летом бестолковый пес попал под «зилок» с песком, но глупая собачья смерть никак не умаляла мальчишеский подвиг в глазах ровесников и той же бабушки с мудрым изречением: «Ведать, на роду написано не своей смертью умереть».
Толик за компанию терся у лифта, пытаясь приложиться напоследок к белой ручке в золотом браслете, сыпал шутками, скоморошничал, уговаривал Яну остаться, завлекал французским шампанским, но та на провокацию не поддавалась. Ухватив Егора за локоть, нареченная невеста решительно втащила жениха в кабинку лифта и одарила всех провожающих божественной улыбкой.
– Вот что за молодежь такая, – после их ухода Толик пригорюнился, поник головой на сжатый кулак. – Трудно им со стариками посидеть лишний час? Мои тоже вечно куда-то спешат, то на занятия, то на тренировку, то в кино, а поговорить с отцом по душам брезгуют.
– Что с тобой разговаривать, когда ты лыка не вяжешь целыми днями, – Светлана бесцеремонно вмешалась в мужской разговор, ненароком прилипла горячим бедром к бедру хозяина.
– Ты, женщина, цыц. Не возникай, а то… – грозивший загнутым пальцем икнул, сонно моргнул и шмякнулся головой о стол, только налитая рюмка опрокинулась в тарелку.
– И что с ним делать? – изумилась Светка.
– Да пусть спит. Быстрее протрезвеет…
Вдвоем с Толиком им всегда было хорошо в любую погоду, в лихую годину. Сядут за стол друг против друга и молчат. С годами слова сделались лишними, фальшивыми, настроение доподлинно передать не могли, поэтому вычеркивались из списка и заменялись на более доступные человеческому пониманию предметы общения – пол-литра и говяжью тушенку. Балагурил Толик исключительно при людях, а наедине со своей совестью в образе друга суворовского детства, Олега Кравцова, предпочитал созерцать внутреннее восприятие окружающего мира, и как это все сочетается с его личной философией, основанной на устойчивом пофигизме и на отдельно взятых моментах жизненного обустройства семьи Черкасовых. Выпьет Толик рюмку, выпьет другую и с протяжным выдохом уставится в пустую стену или окно, заломит в локте руку, обопрет голову и молчит, словно разговаривает, только про себя. Иногда вслух выдает отдельные фразы на подобие: «понимаешь, брат», «ну как тут не завестись», «однозначно по-любому». И думай, к чему такая глубина, от чего такая философия.
В такие моменты никто