Знаете ли про наши дела? Слыхали ли, что, кроме журнала, налаживается и «Литературная книжная лавка»309? Уже не только слияние церкви с интеллигенцией310, а и литературы с публикой! О нашем блестящем путешествии, «слиянии декадентов-литераторов с народом» – вы, вероятно, слышали в подробностях311. Мы, приехав, только об этом и говорили, даже Розанов пошатнулся (он и обедал, и спал, и умывался у нас в эти три дня в Петербурге). Д.С. теперь страшно занят мыслью о… вывеске для «Лавки»! Кстати, где Бакст312? Он тоже со мною «обратился» по-вашему, на письма не отвечал и все такое, однако скажите ему, что я его по-прежнему люблю.
Многое имею сказать вам, а потому пока умолкаю, в ожидании отклика. Вы ведь в городе? И в одиночестве? И в обычной гордой радости, что можете быть одиноким? Ну можете; да только нужно ли?
Здесь у нас весьма великолепно…. было бы, если бы не странный дождь и холод. Очевидно, кончина мира.
Пошлите в кассу за билетами, оставленными на ваше имя, 5 кресел. Пошлите до понедельника, т.е. до дня представления313.
11.10.<19>02
Дорогой Валичка! Как-то вдруг вспомнилось о вас внезапно, о ваших надеждах; о ваших разочарованиях; о ваших ненужных словах и нужных, но никогда не сказанных мыслях. Но что вы? Конечно, хорошо? Ну и конечно – не хорошо?
Открытка. Почт. штемпель 6-3-03.
Валичка, милый мой.
Вспоминаю вас часто, сердечно, горячо и глубоко. Я – верная, хотя бы и в малом. Мне захотелось написать вам, и я вспомнила, что вы обещали ответить, если я иногда напишу. (Свободно, конечно, т.е. если тоже захотите). В сущности, кажется, что у людей больше друг к другу дурных чувств, нежели хороших; но это неверно. Просто дурные чувства легче проявлять, нежели хорошие. А для хороших и слов как-то не хватает, не находишь, точнее, – это первое, второе же – стыдишься их, хотя это безбожно, дико и странно.
Жизнь необыкновенно трудна, – хочешь или не хочешь, признаешь или не признаешь, – все равно. Я предпочитаю не обманывать себя и прямо смотреть этому в глаза. Это все-таки легче. И вам, милый Валичка, труднее, как вы там ни связывайте неприступными «узлами» нить «меж сердцем и сознаньем»314. Не отвергайте же мою тихую человеческую дружбу, единственную, как я сама