Нормой считался 10-, а то и 12-часовой рабочий день, введенный Бэзилом еще во времена службы в рядах Советской Армии и продолжившийся после дембеля в Сибири.
В соседней комнате, служившей нам художественной мастерской, вдоль стен стояли планшеты с наглядной агитацией: «Пятилетний план совхоза», «Ордена Славы ленинского комсомола», «Планы партии – планы народа!», «Портрет вождя мирового пролетариата в окружении школьников» и прочий джентльменский набор строителя коммунизма, позволявший безбедно существовать целой армии советских художников-оформителей. Правда, при одном маленьком условии: они не должны злоупотреблять алкоголем.
Боже, сколько ж гениев кануло в Лету! Гениев, недавно бивших себя в грудь и уверявших своих коллег, что они вот-вот покончат с «оформиловкой», сядут за мольберт и напишут такое… Ну, в общем, только Третьяковская галерея сможет оценить их талант!
От одного такого гения мы недавно с Бэзилом избавились. Пришлось изрядно понервничать: поездить по моргам, по больницам города Алейска. Наконец выяснилось, что Гаррик (в миру московский художник Игорь Смольянинов), познакомившись на автобусной остановке с прекрасной незнакомкой, лихо пьянствовал всё то время, пока мы его искали. Пропившись до последнего рубля, он сам объявился в наших пенатах.
Бэзил молча посчитал рабочие дни Гаррика, вычел недельный запой и вручил пришедшему в себя влюбленному внушительную пачку денег.
В Гаррике постоянно боролись два начала. Вылакав бутылку водки и немного поспав, он мог плавать на речке или делать физкультурную зарядку на берегу.
Слаб человек! И выпить хочется, и печень не разрушить…
Но если честно, то мы с Бэзилом испугались, понасмотревшись в больницах обмороженных мужиков с ампутированными конечностями рук и ног. Напившись, эти люди вышли на минутку из дома – к примеру, справить малую нужду. Метель, мутный рассудок и полная потеря ориентации сделали выпивох инвалидами на всю жизнь.
Мы были рады, что Гаррик наш живой и здоровый. Однако недельный запой ему не простили: выдав расчет, проводили товарища до ближайшей автобусной остановки.
Гаррик пытался нас умолять: мол, это первый и последний раз, он больше не будет… Но мы с Бэзилом были непреклонны: «Привет Москве, Гаррик!»
– Ладно, Алекс, давай выпьем… Ну, чтобы детям не досталось! – Бэзил имел в виду алкоголь.
Ужин подходил к концу. Допив вино, Бэзил смачно затянулся болгарской сигаретой «Родопи». Плант продолжал завывать.
Я стараюсь, господи!
Позволь мне сказать тебе, детка!
Ты помнишь, как я стучал в твою дверь?
– Алекс, сделай потише! По-моему, кто-то стучит, – сказал Бэзил.
Я выключил кассетную «Электронику». Стук и всхлипывания за дверью усилились.
Я отодвинул засов и открыл дверь.
Вместе с клубами холодного воздуха, на глазах превращавшегося в пар, в сторожку влетела хныкающая женщина лет тридцати пяти. Для нас, 22-летних ребят, – почти старуха. Она была практически голой – в драной ночной рубашке. Голова гостьи была в крови.
До ближайших