И не зря: костры пылали повсюду! Красные языки вырывались прямо из куч пористого камня; а чтобы огонь не слабел, в него плескали едко пахнущей, горючей жидкостью из расставленных тут и там бочек. Дым и чад смешивались с обжигающим паром: его густые клубы подымались над кипящими котлами, улавливаемые натянутыми поверх шкурами. Капли испарины жители этого странного места собирали при помощи мидий -черпаков. Она подозревала, что так горький снег топили и очищали до состояния, пригодного для питья. Но сегодня был особый день: в воду бросали что-то еще – желтоватые комочки слизи, из-за которых пар наполнялся тяжелым, опьяняющим запахом. Все, кому подносили мутное варево, глотали его жадно, захлебываясь, а потом, покачнувшись, валились кто на колени, кто на спину, мычали и хохотали, как безумные. Те, кто не пил, ели: свистели ножи, со смачным чавканьем лопались шкуры, расползались внутренности, вертелись над огнем нанизанные на прутья куски свежего мяса, шипел, падая на раскаленные камни, жир. Некоторые, отползя в тень, блевали, а потом возвращались к кострам, чтобы снова глотать лоснящиеся потроха, высасывать мозги из костей, жевать хрящи, чавкая, облизывая губы, вздыхая от боли в раздутых животах. Иные же, укрывшись за котлами, елозили друг на друге с пронзительными визгами и стонами. Все вокруг было горячим, вонючим и блестящим, будто натертое салом; хорошо, что это продолжалось недолго.
Завидев провожатых, пляшущих, трясущих погремушками и вопящих так громко, что их голоса перекрывали даже клокотание чанов и треск костров, жители замирали на мгновение, а потом, вопя от ужаса, неслись прочь, забыв про одежду и обувь, любовников и любовниц, недопитые чаши и необглоданные кости. Ряженые с криками и улюлюканьем набрасывались на замешкавшихся или упавших и безо всякой жалости били их палками, пинали и щипали, пока те не вырывались и не убегали.
Так они добирались до второй двери, из черного от сажи серебра. Ее тоже охраняли псы, но не такие тощие и злобные, как на равнине; за время пира они успевали хорошенько поживиться объедками и теперь только ворчали в сытой полудреме. Спустившись еще ниже, стражи и провожатые входили в город, притаившийся среди леса угрюмых серых колонн. Покачиваясь на цепях, запрокинув подбородок, она видела вдалеке, за мельтешением сапог и подолов, темное небо и сохнущие невода; те плескались на ветру, будто спутанные космы великана. Оставалось только гадать, каких размеров сети были, если развернуть их целиком!
Жители, ускользнувшие от расправы наверху, теперь таращились на ряженых из сумрака убогих, сшитых из лоскутьев шатров. Кто-то грозил им вслед кулаками; кто-то кричал проклятия