Милли у нас всегда первой узнает новости.
– Хм, вот и хорошо, – фыркнула Эмми. – Не представляю, как можно задавать тридцать две страницы вопросов об этом. – И продолжала сосредоточенно сколупывать лак с ногтя на большом пальце. Эмми всегда выглядит так, словно она расползается по швам. По краям ее одежды вечно торчат нитки, помада слезает с губ сухими чешуйками, к одежде прилипают выпадающие светлые волосы, на плечах и спине перхоть; куда бы она ни пошла, за ней тянется шлейф каких-то клочков.
Я увидела вошедшую в кофейню Эйнсли и помахала ей. Она втиснулась за наш столик, сказала всем «Приветик» и убрала за ухо выбившуюся прядь волос. Офисные девственницы ответили, но без всякого энтузиазма.
– Они раньше уже делали такое, – заметила Милли. Она проработала в компании дольше всех. – И все было прекрасно. Они вроде как считают, что всякий, кого вы сумеете довести до третьей страницы вопросов, страдает зависимостью от слабительного, если вы понимаете, о чем я, и такие люди с удовольствием ответят на все вопросы.
– Что раньше уже делали? – спросила Эйнсли.
– На что спорим, что она не вытрет стол? – произнесла Люси довольно громко, чтобы официантка могла ее услышать. Она ведет затяжную битву с этой официанткой, которая ходит в дешевеньких сережках, с вечно недовольной гримасой и уже явно не девственница.
– Проводили в Квебеке исследование о слабительных, – шепнула я Эйнсли.
Подошла официантка, свирепо протерла столик, взяла у нас заказ. Люси устроила сцену из-за подгоревших слоек – на сей раз она решительно не хотела слоек с изюмом.
– В прошлый раз она принесла мне с изюмом, – сообщила она нам, – хотя я ей сказала, что терпеть его не могу. Я с детства не люблю изюм. Фу!
– А почему только в Квебеке? – спросила Эйнсли, выпуская табачный дым из ноздрей. – Тут какая-то психологическая подоплека? – Она изучала психологию в колледже.
– Господи, да откуда ж я знаю? – воскликнула Милли. – Наверное, в Квебеке люди больше страдают запорами. Они ж там картошку едят тоннами.
– А что, от картошки бывает сильный запор? – спросила Эмми, перегнувшись через столик. Она откинула со лба несколько прядок, и от ее головы отлетело облачко чешуек, которые медленно опустились на пол.
– Дело не только в картошке, – безапелляционно заявила Эйнсли. – Может, это из-за коллективного чувства вины. А может быть, из-за языковой проблемы. Они же чувствуют себя ущемленными в правах.
Девчонки смотрели на нее с нескрываемой враждебностью: наверняка решили, будто она выпендривается.
– Ну и жарища сегодня, – заметила Милли, – у нас в офисе как в печке!
– А как у вас? – спросила я у Эйнсли, желая разрядить обстановку.
Она затушила окурок в пепельнице.
– О да! У нас тут такой переполох! Какая-то тетка захотела