– Машка, ты? – крикнул папа из кухни.
А я пыталась задержать воздух в легких, чтобы не сорваться.
– Слушай, Маш, а кто этот третий с Биланом выступает?
Звук динамика увеличился, начались вечерние новости. Я как-то пережила этот день, как-то смирилась, что он идет, но как поверить, что человек, которого нет уже четыре года, сидит за стеной, разделяющей кухню и прихожую, и не знает, что больше всего на свете я боюсь войти к нему и понять, что его нет? Увидеть, что никого нет в этой комнате, что всё это очередные фокусы моего подсознания. Я бы не пережила, если быть честной.
Осторожно, почти не дыша, прошла в освещенную желтым светом кухню и увидела дом. Дом, а не стены. Дом из папы, мамы и меня.
– Ну вот этот кто? – вонзал вилку в артистов на расстоянии.
– Это?
– Ну вот кто это? – не унимался.
– Пап, это композитор.
Встала в дверном проеме и двигаться не могла, как замерла. Слово «папа», не произносимое четыре года, снова обрело смысл на губах.
– А где он его нашел? – подключилась мама, не отвлекаясь от готовки, спиной стояла.
– В Венгрии вроде бы.
– Ну и что, победит он, думаешь? – обернулся и посмотрел на меня настоящий, живой мой папка.
– Победит, пап.
Слезы спрятались за веками, обжигая тонкую кожу.
– Машка, ты чего? – спрыгнул со стула. – Что случилось?
Покатились.
– Я так соскучилась по тебе, – налетела на него всем телом, обняла его теплого и уткнулась в плечо.
– Что ты опять натворила? – обернулась мама, размахивая своей кухонной лопаточкой по сторонам.
– Всё хорошо, правда, хорошо, – оторваться не могла. – Просто так давно вас не видела.
– Утром, значит, ругается с нами, а под вечер хнычет, – сказал, улыбаясь.
А у мамы картошка подгорала на плите.
Оторвалась от него с трудом, не хотелось выпускать.
– Садись давай! – усадил за стол. – Ты просто голодная, вот и нюни распустила. В училище твоем что-то пошло не так?
– В университете, пап.
Он так всегда шутил, чтобы я смеялась. У родителей высшего образования не было, и они с каким-то особым трепетом отнеслись к моему поступлению. «Хоть кто-то человеком станет», – за глаза хвалил меня отец. В глаза меня никто никогда не хвалил.
– Ну там, да, –